Одной из знаковых характеристик постсоветской эпохи стало активное возвращение религии в общество, которое во многом обусловило необходимость выстраивания принципиально новых отношений между религией и государством. Это в свою очередь нашло отражение в факте принятия на рубеже XX –XXI столетий представителями традиционных религиозных структур России (православной церковью, мусульманами, иудеями, христианами-протестантами и др) задокументированных социальных доктрин и концепций. В своих программных документах конфессии формулировали свое отношение к государству, обществу и процессам в нем происходящим, а также международным, межнациональным и межкультурным проблемам, видение вопросов внешней политики, этические и экономические проблемы.
Социльные доктрины конфессий формулировались на основе и с учетом российского светского законодательства о свободе совести и религиозных организациях. Провозгласив свободу и равенство всех религий и их последователей, закон одновременно четко обозначил традиционные для нашей страны исповедания. Таким образом мусульманам, как последователям одной из традиционных религий, было обеспечено право свободно исповедовать свою веру, жить в соответствии с ее принципами.
Динамика внутрироссийских и мировых событий однозначно демонстрирует необходимость того, чтобы доктринальные подходы и концепции стали по-настоящему дееспособными и рабочими. И в первую очередь это касается главных государствообразующх религий Российской Федерации – православия и ислама.
Уже давно общим местом стала мысль о том, что наиболее оптимальной и практичной формой межрелигиозных отношений и сотрудничества является именно совместная социальная работа или служение, как она именуется в христианском обиходе. Опять же в постсоветское время обретает новые стимулы уже известная концепция «евразийства», ставящая целью обосновать духовное, национально-культурное и политико-экономическое единство стран и народов северной Евразии, что в географическом смысле идентично территории бывшего СССР. В религиозном аспекте эта концепция говорит о соработничестве православия и ислама, как основе для межрелигиозного мира в стране. И это вполне обоснованно, тем более, что в численном отношении последователи этих исповеданий в России находятся в абсолютном большинстве.
Насколько прочным и эффективным может быть альянс двух религий? Ответить на этот вопрос поможет сравнение их социальных установок по наиболее значимым критериям.
Начнем с некоторых общих посылов. Они изначально у ислама и христианства различны. Основной посыл христианства, вообще, и православия, в частности, заключен в евангельском стихе, гласящем «Царствие мое не от мира сего…» (Ин 18:36). Однако с такой же четкостью, хотя и в общей форме прописана лояльность государству и существующему строю в притче о денарии кесаря: «отдавайте кесарю кесарево, а божье – Богу» (Мк12:17).
Тем не менее, здесь прослеживается принципиальная позиция христианства – соблюдать дистанцию, действовать параллельно с государственной властью. Кстати, известную христианскую сентенцию из послания апостола Павла – «всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога: существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13,1), в более аутентичном смысле трактуется не как подтверждение того, что всякая светская власть (в том числе и атеистическо-коммунистическая) есть установление Божие, но что истинная власть имеется у Всевышнего и лишь от него исходит. Что же до светской власти, то из второй части этого стиха следует лишь то, что современный ему политический режим апостол считал богоустановленным. Но это не означает, что данное определение распространяется на всякую земную власть, имеющую место быть в пространстве и времени.
Что касается ислама, то здесь фундаментальным принципом является теснейшая интеграция всех сторон и аспектов человеческого бытия, непосредственным источником которой является Аллах Всевышний и его установления. Образно говоря, религия ислам – это вся жизнь человека.
Другой ключевой момент заключается в том, что ислам – религия непосредственной связи Бога и человеческой личности. Внешне эта связь заключается в простых обрядах, что предполагает глубокую внутреннюю жизнь в вере, большую свободу в понимании ее истин, при столь же большой ответственности в делах. Вот почему первичным по отношениям к государству и обществу являются отношения мусульманина с Всевышним. Причем вторые определяют первые. Также в религии Аллаха нет сакрального института для связи человека с Богом, по отношению к которому отдельная личность занимает подчиненное положение. А именно таковым в христианстве является церковь. Это хорошо заметно при знакомстве с социальной доктриной российских мусульман. В ней отмечается, что основой отношений с государством является общественный договор между властями и гражданами, в котором четко прописываются права и неразрывно связанные с ними обязанности каждой из сторон. «Закон государства – это общественный договор, имеющий обязательную силу для всех его участников – граждан этого государства. Ислам придает особое значение договору как форме социального бытия. Договор является оптимальным способом достижения мира между людьми и народами, а равно и условием устойчивости общественного и государственного развития. Договор стал высшей формой социальной организации как внутри мусульманской уммы, так и во взаимоотношениях с немусульманами», – говорится в тексте социальной доктрины российских мусульман.
«Благочестив тот, кто уверовал в Аллаха, в Последний день, в ангелов, в Писание, в пророков,…кто соблюдал договора после их заключения… Таковы те, которые правдивы. Таковы богобоязненные (Коран 2:177) – гласит аят священного характера.
Сравнивая православное христианство и суннитский ислам по наиболее отличительным характеристикам, можно сказать, что православие – это исповедание, несущее людям Слово Божие через обращение словом, затрагивающим человеческие сердца и души, через сохранение в обрядах и обычаях многовековой духовной традиции. Ислам же несет Откровение, прежде всего через право, закон и его исполнения всеми верующими, вне зависимости от их положения в обществе или уровня достатка. Проще говоря, если православие – исповедание «проповедническо-богослужебное», то ислам – религия «юридическая», где все аспекты жизни подкреплены строчкой закона, который, в свою очередь, прямо вытекает из слова Всевышнего, записанного в Священном Коране. И первым таким договором, во многом определившим дальнейшую социальную практику ислама, стала так называемая «Мединская конституция» – договор с иудеями, составлявшими традиционное большинство населения Медины. Этот договор предусматривал создание единой общины иудеев и мусульман, в которой каждая из сторон сохраняла свое внутреннее устройство и свободу собственного исповедания, установив одновременно взаимные обязательства по отношению друг к другу. Представляется даже, что арабское обозначение этой общины «уммайн иснейн» или «двойная община» (как и вообще, приводимое здесь двойственное число арабского языка») очень хорошо символизирует такой принцип ислама, как многообразие, при наличии фундаментального единства.
Но не только в этом заключается «юридический» характер ислама. Также первостепенным принципом для религии Аллаха и ее последователей является решение всех вопросов исключительно в правовом поле, до последней возможности избегая конфликтов и, тем более, насильственных действий. «Социальная доктрина российских мусульман» явственно указывает на то, что неисполнение действующих договоров – закона и вытекающих из него гражданских обязанностей, призывы от имени верующих и религиозных общин к участию в каких-либо незаконных акциях гражданского неповиновения и мятежа греховны и недопустимы. Все это основывается на кораническом положении о том, что «Поистине страшнее убиения – гнет и смута (Коран 2:217).
Нельзя не отметить еще одно обстоятельство, подчеркивающее именно «юридическое» мышление приверженцев ислама. Касаясь проблемы мусульман, проживающих в странах с немусульманским большинством населения, традиция фикха и описываемая «социальная доктрина» говорят о том, что исламские правовые нормы – не догма, их необходимо адаптировать к месту и времени, в которых проживает конкретная мусульманская община. Правоверные должны исполнять местные немусульманские и нерелигиозные законы вообще, подчиняться руководству страны, если законы и действия властей не противоречат самой сути шариата. Какие-то действия, вызывающие конфликт возможны, но лишь в ответ на действия (а вовсе не планы и замыслы властей предержащих) – и то в случае, если все иные методы исчерпаны и недееспособны в данной конкретной ситуации. Таким своим подходом, мусульмане демонстрируют адекватное понимание сути права как явления, фиксирующее общественные и хозяйственные отношения, складывающиеся в конкретное время, на определенном этапе развития общества.
В этом контексте важно понимать, что именно светский характер государства и отсутствие государственной религии и(или) церкви дает возможность мусульманам соблюдать нормы шариата в таких сферах, как молитвенная практика и брачно-семейные отношения.
Подходы, описанные социальной доктриной российских мусульман», имеют своей целью и разрешение актуальных религиозно-политических проблем уммы. Речь идет об отклолониях от принципов религии и аутентичного их понимания, религиозных девиаций, которые, в конечном итоге, могут выливаться в насилие, конфликты и терроризм. Поэтому недопустимость бунта и вообще открытых конфликтов в обществе напрямую связано с такими принципиальными положениями социальной доктрины, как понимание джихада, прежде всего, как совершенствования в религии и ее практике, а вовсе не военных и диверсионно-террористических действий. Также она принципиально осуждает такфир, который служит для мусульман источником конфликтов.
Важным для понимания является и то, что в отличие от мусульманского подхода, в Русской православной церкви речь не идет об интеграции религии во все сферы человеческой жизни, но о сосуществовании двух равнозначных и самостоятельных начал – государственного и церковного. Их самостоятельность вытекает из того, что государство и религия имеют различную природу и охватывают разные сферы бытия. Первое занимается бытием материальным , внешним; вторая – вопросами морали и этики, внутренним духовным миром людей, сохранением и поддержанием культурной и духовной традиции. Государство не должно вмешиваться в жизнь церкви, в ее управление, вероучение, богослужебную жизнь, духовническую практику и т.д. «… за исключением тех сторон, которые предполагают деятельность в качестве юридического лица, неизбежно вступающего в те или иные отношения с государством и его органами». Такой способ отношений в православном обиходе именуется «симфонией церкви и государства.
Классическая формула взаимоотношений между государственной властью и православной церковью изложена в византийском сборнике законов IX века «Эпаногога»: «Мирская власть и священство относятся между собой как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно также, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их и состоит благоденствие государства». Нелишне будет в этой связи отметить, что тело, по представлениям всех монотеистических религий бренно, а душа бессмертна из чего по логике вытекает, что душа выше и значимее тела, и по аналогии напрашивается суждение, что церковная власть-таки выше светской….
Еще один момент в социальной концепции Русской православной церкви связан с возможными ситуациями, когда власти, по мнению священноначалия, принуждают православных верующих к отступлению от Христа и его церкви, а также к греховным душевредным деяниям. В таких случаях Церковь должна отказать государству повиновении. «Христианин, следуя велению совести, может не исполнить повеления власти, понуждающей к тяжкому греху», – говорится в тексте доктрины РПЦ. В этом случае иерархи церкви могут действовать несколькими способами – вступить в диалог с властью по возникшей проблеме, призвать народ применить механизмы народовластия для изменения законодательства или пересмотра решений власти, обратиться в международные инстанции и к мировому общественному мнению, наконец, обратиться к своим верующим с призывом к мирному гражданскому неповиновению. Здесь не сформулировано достаточно четко, о какого рода ситуациях идет речь и, в определенном контексте все это может быть трактовано как вмешательство в сферу исключительной компетенции государства, то есть действий политического характера.
В социальной концепции РПЦ дается исчерпывающее объяснение того, что понимается под неучастием церкви в политике. Речь идет о неучастии в агитационных предвыборных кампаниях политических партий, невозможность для служителей церкви занимать государственные должности и быть избранными в законодательные органы различных уровней, поддержке агрессивной внешней войны, либо войны гражданской. Но очевидно, что всем этим понятие «политика» далеко не исчерпывается.
Итак, на первый взгляд, между видением социальный проблем православием и исламом не так много точек соприкосновения, что, как может показаться, делает их альянс маловероятным. Нам же представляется, что это не так. Во-первых, не следует рассматривать эти различия в категориях, скажем «хорошо-плохо», «достаточно-недостаточно» и так далее. Необходимо спокойно воспринимать их как данность, установленную не вчера и ниспосланную свыше. Во-вторых, на это надо взглянуть в ракурсе не противоречия, а взаимодополнения, и тогда все станет на свои места.
В силу своей специфики и истории православная, как и в целом все традиционные христианские церкви, были сосредоточены на сугубо религиозной жизни, в их каноническом праве фактически не нашли отражения вопросы устройства хозяйства и общества. Зато они многогранно разработаны в шариате. И, думается, что такой альянс, или, если хотите, соработничество на основе взаимодополнения между православием и исламом, может стать прочным и перспективным фундаментом для дальнейшего устойчивого развития России в духовной и материальных сферах. Ибо в России в условиях именно светского государства возможен баланс между столь часто различными между собой религиями, а значит – и конструктивное взаимодействие между ними.
______________________________
Валерий Емельянов,
историк-религиовед, глава ИАЦ "Время и мир"
Войти с помощью: