Система государственного регулирования ислама в Российской империи в 1905-1917 годах

Данная статья посвящена системе государственного регулирования ислама в Российской империи в период с революции 1905-1907 гг. до Февральской революции 1917 г. на примере округа Оренбургского Магометанского Духовного Собрания. Статья сконцентрирована на анализе предложений ряда чинов МВД, Особых совещаний по решению мусульманского вопроса.

Среди прочих последствий рокового для царского самодержавия дня 9 января 1905 г. оказалась необходимость осуществлять обещанное еще в 1903-1904 гг. «расширение» пределов религиозной терпимости. Это ускорило обсуждение в Комитете министров соответствующего законодательного документа. Как полный крах дела всей своей жизни воспринимал его подготовку некогда всесильный, а ныне заметно утративший былой авторитет и влияние обер-прокурор Святейшего Синода К.П.Победоносцев. Он всегда с тревогой относился к процессам, происходящим в мусульманском мире. Он постоянно подчеркивал особое значение в деле укрепления «устоев монархии» деятельности православного миссионерства и церковных школ в мусульманских районах империи, подготовки «полемической антикораники» для «состязания с исламом» [1: 181].

Оценивая с горечью теперь все происходящее, Победоносцев в марте 1905 г. писал: «Задумывается предоставление свободы мусульманской пропаганде. Это дело страшное. Ислам – страшная сила, ни на минуту не опускающая своего оружия… Мусульманская религия не имеет себе подобной по интенсивности веры и фанатизма,… объединению ее во всем мусульманском мире. Борьба с ней на духовной почве невозможна… У нас, особенно на восточных окраинах и в восточных областях наших,… лет 30-40 тому назад основаны были крещено-татарские школы… Школы эти [теперь – Д.А.] должны погибнуть под напором мусульманской пропаганды, когда ей представлена будет свобода – и тогда вся масса инородцев, [отпав от православия – Д.А.] мало-помалу омусульманясь, составит… громадную мусульманскую силу… Мусульманство… растет, имея ряды проповедников… и постоянные связи с азиатскими и африканскими центрами мусульманства» [2: 204205].

Развитие революционных событий не позволило, однако, самодержавию медлить с принятием решения о расширении «религиозных свобод». 17 апреля 1905 г. появился указ о «веротерпимости», где был обещан ряд уступок нехристианским, в том числе мусульманским подданным империи. В частности, предполагалось: упростить вопрос об открытии новых мечетей, мусульманских учебных заведений – мактабов и мадраса, изменить порядок избрания и назначения лиц высшего и низшего «магометанского духовенства», учредить особые духовные управления для мусульман Северного Кавказа, Степного края и Туркестана [3: 78-88].

Наконец, Манифест 17 октября 1905 г. легализовал свободу обсуждения насущных вопросов русской жизни, в том числе «мусульманского дела». Теперь допускалось существование целого ряда мусульманских общественных организаций и собраний (мусульманские съезды, мусульманская фракция в I-IV Государственных думах и т.д.). Однако реального желания обсуждать вместе с мусульманами проблемы ислама в России у царского аппарата не было.

Наибольшей поддержкой со стороны имперских властей в последнее десятилетие существования монархии пользовались наиболее традиционалистски настроенные, выступающие против каких-либо преобразований и реформ круги российской мусульманской общины («кадимы»). В подобных условиях вопросы устройства духовной жизни российского «мусульманства» рассматривались мусульманской общественностью и правительственными чиновниками от дельно друг от друга, эти обсуждения происходили как бы в двух разных пространствах, которые вынужденно сближало только одно – наличие одного и того же предмета разговоров. По этой причине предложения двух данных, заинтересованных в «исламском деле» групп рассматриваются нами ниже. Главной формой административного обсуждения «мусульманского вопроса» в период после 1905 г. стали так называемые Особые совещания – специальные межведомственные или внутриведомственные «учреждения», собираемые для рассмотрения наиболее существенных для власти аспектов мусульманской проблематики. Иногда такие совещания были полностью посвящены «исламскому делу», иногда оно являлось лишь частью в общем комплексе анализируемых тем. Так, весной 1906 г. заседало Особое совещание по делам веры под председательством генерала А.П.Игнатьева, на котором ислам являлся важным, но лишь одним из поднятых здесь вопросов. Оно собрало весьма большое количество предложений и довольно активно работало, но по просьбе МВД 28 мая 1906 г. прекратило свою деятельность.

Данное решение объяснялось тем, что с созданием Государственной думы и с «изменений порядка принятия законодательства» решено было «более проектов не составлять, а лишь собрать материалы» для дальнейшей законодательной работы. Между тем, по свидетельству чиновников МВД, к ним перед началом заседания Особого совещания 1906 г. и в ходе его работы поступило лишь от мусульман до 500 (!) заявлений о «пересмотре порядка их духовного быта». Это подтверждало, как считали сотрудники МВД, существование «потребности пересмотреть все законодательство о мусульманах», что стало «делом давно назревшей необходимости» [4: 11-12].

Из документов, рассматриваемых в ходе Особого совещания 1906 г., представляется необходимым прежде всего остановиться на двух наиболее значимых материалах по исламу – записке о «мусульманах-суннитах» видного имперского сановника В.П.Череванского и замечаниях по этой записке другого участника данного совещания, тайного советника А.С.Будиловича. Последний ранее в августе 1905 г. сам был председателем созванного Министерством народного просвещения «Особого совещания по вопросам образования восточных инородцев», в ходе которого широко обсуждался вопрос о «сдерживании» ислама в нерусской школе и «укреплении» в «магометанской среде» необходимых для прочности империи «русских образовательных начал» [5: XXXI-XXXIV, 14].

Материалы Череванского и Будиловича, на наш взгляд, наиболее отчетливо представляют суть предложений «верхов» империи по преобразованию системы государственного регулирования ислама в стране. Выступление Череванского на Особом совещании 1906 г. по сути было изложением его «Записки по делам веры мусульман-суннитов», текст которой был подготовлен автором еще в 1905 г. Главными посылками Череванского были защита тезиса о необходимости наиболее возможной «децентрализации» и «разобщенности» мусульманского населения империи и всяческое поощрение «враждебных» отношений между различными «мусульманскими племенами и течениями», особенно между суннитами и шиитами. По его словам, «всякое объединение в ближайшем времени разноплеменных мусульманских групп в одну религиознотатарскую общину было бы актом величайшего неблагоразумия» для империи.

Именно поэтому Череванский настаивал на «расчленении» и изменении порядка организации уже существующих мусульманских духовных округов. Так, полагая, что Оренбургское магометанское духовное собрание (ОМДС) – Оренбургский муфтият – превратился в настоящий «мусульманский Рим», Череванский предложил поделить его: а) по его «территориальности» и б) по тем народностям, которые имеют свои «истории». По его замыслу, можно было бы создать следующие окружные мусульманские духовные управления: 1) Петербургское (с центром в Санкт-Петербурге), 2) Сибирское (с центром в Троицке или Петропавловске), 3) Башкирское (с центром в Уфе). Данная мера, по мнению Череванского, была остро необходима «для интересов безопасности империи», ибо, как он считал, «нельзя больше оставлять Оренбургский муфтият в нынешних его пределах и при централизации распорядительных действий, превосходящих централизацию какого-либо ведомства в России». Автор записки о «мусульманах-суннитах» предлагал также «урезать» и юрисдикцию Таврического муфтията, передав мусульман Западных губерний из его ведения в подчинение вновь создаваемого Петербургского мусульманского окружного правления. В то же время, заметно противореча самому себе, Череванский полагал возможным укрупнить управление мусульманами суннитами Кавказа, подчинив суннитский Северный Кавказ Закавказскому Духовному правлению суннитов в Тифлисе. Особое беспокойство Череванского вызывало положение дел в Центральной Азии. Он считал необходимым прекратить «бесконечно неясное и ненормальное положение вероучительства» для мусульман-«киргизов» и создать «Киргиз-Кайсацкое» окружное мусульманское управление, «пресекая» при этом попытки «отатаривания» мусульман-«киргизов». Жившие в степях татары, по замыслу Череванского, также должны были подпасть под юрисдикцию вновь создаваемого мусульманского духовного управления. Череванский особо подчеркивал необходимость разрешить башкирам и «киргизам» преподавать в мусульманских школах на их родных языках, видя в этом способ борьбы с «татаризмом». Что касается территории Туркестана, Череванский, который, как отмечалось выше, довольно долго служил в этом крае, то он не питал в отношении его мусульман никаких иллюзий. Он писал по этому поводу: «Если не будут приняты серьезные меры, то эта окраина [Туркестан – Д.А.]… будет оставаться вечным военным лагерем, поглощающим русскую казну и представляющим немаловажную опасность со стороны ближних и дальних соседей и со стороны своего же тесно сплоченного мусульманского населения». В целом, Череванский оставался сторонником политики Кауфмана на «игнорирование туркестанского мусульманства» и укрепление «в отношении мусульманства здесь полного начала отделения церкви от государства» [6: 94-141].

Соглашаясь в ходе Особого совещания 1906 г. с мнением Череванского о необходимости изменения структуры мусульманских духовных управлений, Будилович высказал целый ряд своих, заметно отличных замечаний и предложений. Так, он полагал, что при открытии новых «магометанских духовных правлений» необходимо учитывать «географические» и «племенные» факторы. Поэтому, по его мнению справедливо было бы открыть: в Вильно – правление для «обруселых» татар-мусульман «Западных губерний»; в Казани и Астрахани – правления для татар Поволжья; в Тобольске или Томске – правление для «магометанствующих» чувашей, черемисов и вотяков [марийцев и коми – Д.А.]. По словам Будиловича, учреждение правлений мусульман в Оренбурге, Троицке и Петропавловске было бы неудобным «ввиду их близости к границам киргизской степи и склонности татар и башкир агитировать между киргизами». В Петербурге Будилович считал целесообразным иметь не правление, а ахунство [то есть мусульманское представительство менее значительного ранга – Д.А.]. По его мнению, для всех ветвей «киргизского племени от Волги до Китая стоило бы создать несколько духовных правлений, дабы сохранить традицию дробления киргизов по Ордам» и «в видах предупреждения сближения и племенной сплоченности этих кочевников» [7]. Таким образом, хотя материалы Особого совещания 1906 г. по делам веры формально не имели законодательных последствий, они обладают немалым познавательным значением.

Из них отчетливо становится видно, что ни о каком диалоге с мусульманами царские чиновники не думали и не собирались думать. Основной смысл высказываемых ведущими администраторами империи пожеланий сводился по сути своей к желанию не объединять, а децентрализовать существующие мусульманские духовные правления, попробовать раздробить их на еще более мелкие и слабые части при полном сохранении как над ними, так и над системой мусульманского просвещения жесткого правительственного контроля. Итак, устремления мусульманской общественности и царской администрации двигались в прямо противоположных, антагонистических направлениях.

События революций 1905-1907 гг. в России, 1907-1911 гг. в Иране и 1908-1909 гг. в Турции способствовали резкой активизации деятельности центрального аппарата МВД по исламу.

Особый импульс им придала жесткая установка в данном вопросе самого премьер-министра и главы МВД П.А.Столыпина. На наш взгляд, особенно заметно накапливание информации по исламской тематике в системе МВД возросло с 1910 г. Ведущую роль в данном направлении деятельности по-прежнему играли такие структуры МВД, как Департамент духовных дел иностранных исповеданий (ДДДИИ) и Департамент полиции. Именно в их архивных фондах отложился наиболее обширный объем информации по исламу и мусульманам в России после 1905 г. В целом, несмотря на все планы и предложения и правительственных органов, и мусульманской общественности о его «децентрализации» или реорганизации, самое крупное в империи ОМДС продолжало сохранять свою целостность.

Проведенная в 1910 г. ревизия Оренбургского муфтията вызвала у чиновников ДДДИИ ряд нареканий. Они констатировали «волокиту» в делах, стремление муфтия М.Султанова к «единовластию» и «симпатии» некоторых членов ОМДС к «прогрессистам» в исламе. Тем не менее, хотя и было признано наличие «хорошего отношения» к конституционно-демократической партии (бывшей в парламентской оппозиции к властям империи), а также то, что ОМДС увлекается «возникшим среди подведомственных ему мусульман национальным движением», ДДДИИ решило не делать каких-либо «радикальных изменений» в составе руководства Оренбургского муфтията. Эта воздержанность чиновников царского МВД объяснялась прежде всего тем, что они опасались возникновения «брожения» и «недовольства» в «мусульманской среде» в случае слишком заметного своего вмешательства в дела ОМДС и предпочли поэтому сохранить status quo. Через несколько лет в справке, датируемой январем 1914 г., ДДДИИ констатировал, что «учреждение новых муфтиятов [вместо Оренбургского – Д.А.] шло бы в разрез с предшествующей правительственной политикою, направленною не к дальнейшему расширению, а к возможному постепенному ослаблению этого института. Такой взгляд правительства при современных условиях, при достаточно определившемся стремлении мусульман к объединению и обособлению на религиознонациональной почве подлежит сохранению и на будущее время».

По высказанному в этом же документе мнению чиновников ДДДИИ, учреждением новых мусульманских центров в Европейской России и Сибири «правительство [лишь – Д.А.] способствовало бы усилению подобного [мусульманского – Д.А.] сплочения, давая ему в лице муфтиев реальную основу, и содействовало бы успешности прогрессивной части российского мусульманства в этом направлении». Чиновники ДДДИИ откровенно признавали, что их вполне устраивает нынешний оренбургский муфтий М.Султанов, который фактически «стоит далеко от духовенства» и «вообще населения местностей, находящихся вне района его пребывания».

С известным недовольством чиновники ДДДИИ фиксировали заметное «налаживание связей» между Оренбургским муфтиятом и «передовыми мусульманами». Ими было верно подмечено, что теперь даже «старые оппоненты» системы муфтиятов в мусульманской среде поняли значение этого института «как орудия сплочения мусульман… без различия национальностей». С другой стороны, сам оренбургский муфтий М.Султанов в 1913 г., получив запрос из ДДДИИ о значении постановлений шариата по мусульманским школам, как отмечал Департамент духовных дел, под влиянием статей в «татарской прессе» решил проявить осторожность, не отвечать единолично, а собрать целое совещание, дабы узнать «мнение народа» и послать в Петербург фактически коллективное заключение («фетву») [13: 139-149].

Два данных мероприятия, проведенных, с одной стороны, официальной властью, с другой – мусульманской общественностью, были последними публичными обсуждениями положения дел в «мусульманском мире в России» накануне первой мировой войны.

Подготовкой к Особому совещанию 1914 г. царские чиновники, в частности, объясняли то, что реализация большинства предложений по исламу, сделанных в записках П.А.Столыпина в 1911 г. и А.А.Макарова в 1912 г., была отложена до решений именно данного «всестороннего обсуждения мусульманского вопроса». Следует сразу отметить, что, как и раньше, сохранялась враждебная отчужденность между двумя этими собраниями, рассматривающими по сути одни и те же вопросы. Царские администраторы и представители мусульман как бы пребывали в двух разных системах измерения, и ни о каком конструктивном диалоге между ними по-прежнему не могло быть и речи. Анализ многостраничных журналов Особого совещания 1914 г. показывает, что имперские чиновники, как правило, констатировали наличие тех или иных «негативных» процессов и явлений в мусульманской среде, но были крайне осторожны в предложении каких-либо радикальных по ним решений: продолжал господствовать старый принцип бюрократии, особенно характерный для дряхлеющих монархий: «тронешь часть – рассыпется все». Так было во Франции накануне 1789 г., так происходило и в Австро-Венгрии в начале XX в. и в царской России в 1914 г.

Оценивая в те годы ситуацию в царской России, Е.В.Тарле в 1906 г. писал, что для самодержавия «всякая коренная реформа политического строя [ в том числе и в «мусульманском» его сегменте – Д.А.] равнозначна с самоупразднением» [14: 354]. Особые опасения у участников Особого совещания 1914 г. вызывал «пантатаризм, делающий серьезные успехи и стремящийся к объединению русских мусульман под идейным главенством татар на почве ислама и мнимого племенного (тюркского) единства». Серьезное недовольство у представителей царской бюрократии вызывало происходившее, как они считали, «отатаривание» высших учебных заведений. В то же время участники Особого совещания вынуждены были признать как объективную реальность то, что в соответствии с «общей эволюцией мирового ислама» остановить происходящее в российской мусульманской среде развитие «прогрессивных явлений с националистической окраской» практически невозможно.

Таким образом, они практически соглашались с тем, что притормозить укрепление «новометодного движения» в школе и системы информации мусульман, в результате которого укрепляются «собственная культура и собственные языки инородцев» они не в состоянии, а отсюда прервать обособление «мусульманства» от «русской народности не только на вероисповедной, но и на культурной почве» просто нереально [15: 115-137]. После длительных споров участники Особого совещания 1914 г. пришли в конечном счете к следующим решениям: 1) сохранить Оренбургский и Таврический муфтияты в их прежних территориальных границах; 2) организовать в местностях, не входящих в округа существующих муфтиятов [Северный Кавказ, Туркестан – Д.А.], управление «духовными делами» на таких «началах», чтобы мусульманские духовные лица выступали здесь лишь в качестве «служителей культа» [и не имели более никаких полномочий – Д.А.]; 3) сохранить существующий порядок замещения высших мусульманских духовных должностей путем их назначения правительственной властью, отвергнув идею мусульманской общественности об их выборности «снизу»; 4) «усилить» штаты Оренбургского и Таврического муфтиятов; 5) узаконить принятый на практике порядок утверждения ахунов, служащих по округу ОМДС, губернской властью; 6) установить в районе действия Закавказских Духовных правлений суннитов и шиитов «брачный сбор» на расходы по «усилению» штатов этих правлений; 7) сохранить существующий порядок избрания «приходского духовенства» , то есть, имамы и хатибы получали право на занятие должностей только после соответствующего «испытания» в знании шариата и получения полицейского свидетельства о «благонадежности»; 8) установить, что содержание «приходского духовенства» определяется «приходскими приговорами»; 9) принять меры к «устройству внутренней жизни мусульманского прихода»; 10) дело метрикации мусульман возложить на соответствующие «общественные установления» [то есть квартальных или сельских старост – Д.А.]; 11) изъять из ведения «мусульманского духовенства» наследственные дела с передачей их «общим судебным установлениям» [то есть русскому гражданскому суду – Д.А.] [16: 301-302]. Таким образом, несмотря на все ранее даваемые обещания, итоги Особого совещания 1914 г. по сути были минимальными, на практике оно не произвело (да и не собиралось реально производить) каких-либо существенных изменений в системе государственного регулирования духовной жизни мусульман империи. Все обещанные перемены были перенесены в будущее, когда в правительственных «сферах» созреют наконец решения о кардинальной перестройке организации духовной жизни отечественного «мусульманства». С большими трудностями мусульманской общественности удалось добиться от царской администрации разрешения на проведение в июне 1914 г. IV съезда мусульман России в Санкт-Петербурге. В РГИА хранится весьма интересный комплекс материалов на эту тему – дело «Переписка по ходатайству члена Государственной Думы К.-М.Тевкелева (Кутлуг-Мухаммед Тевкелев был председателем мусульманской фракции IV Государственной думы) о разрешении съезда мусульман в Санкт-Петербурге» [17: 35-75]. Съезд происходил фактически в «закрытом» режиме, в нем участвовало не более 35 человек, причем на заседаниях как наблюдатели постоянно присутствовали чиновники ДДДИИ МВД. Несмотря на это, в ходе заседаний съезда все же прозвучал ряд критических замечаний в адрес правительства и было констатировано «угнетенное положение мусульманства». Участники съезда были в целом недовольны действиями мусульманской фракции в IV Государственной думе, но понимали, что реально 6 ее членов не в состоянии решить какие-либо мусульманские проблемы. К этому времени стало действительно очевидно, что ни один законопроект по «мусульманству» так и не удалось провести в жизнь, все документы застревали или в ходе обсуждения в самой думе, или тормозились в согласованиях с Государственным советом или министерствами [18: 64-66].

В ходе своей работы IV мусульманский съезд принял резолюции: 1) о необходимости образования Духовных правлений для мусульман Туркестана и Северного Кавказа и 2) о присоединении «киргизских областей» в «конфессиональном смысле» к Оренбургскому муфтияту [19: 2850296].

По итогам работы данного съезда мусульман России чиновник ДДДИИ К.Н.Тарановский, присутствовавший на его заседаниях, представил в свой Департамент аналитическообзорную справку. Тарановский выделил в качестве главного результата работы съезда появление проекта «Положения» об управлении духовными делами мусульман, вводящего единообразие для всей территории империи. По мнению автора записки, данный проект был во многом по содержанию близок к «Положению» 1872 г. о Закавказских правлениях шиитов и суннитов. Проект 1914 г. предусматривал «четыре уровня» в рангах структуры организации мусульманских духовных лиц: 1) «приходское духовенство»; 2) уездные кадии; 3) губернские меджлисы; 4) Духовные правления. В последнем случае авторы проекта 1914 г. имели в виду уже существующие Оренбургский, Таврический, Закавказский суннитские муфтияты, Закавказское шиитское правление и вновь создаваемые Северокавказский и Туркестанский муфтияты. Все эти исламские властные институты, по мнению авторов проекта 1914 г., создавали бы «единообразное устройство управления духовными делами мусульман России, вообще, без разделения на местности, на началах широкой автономии» [20: 110-135].

Таким образом, из записки Тарановского видно, что на IV мусульманском съезде в 1914 г., в отличие от III съезда мусульман 1906 г., уже (хотя бы формально) не ставился вопрос о создании единого общероссийского мусульманского правления, подчиненного лично только царю. IV съезд мусульман России завершил свою работу 25 июня 1914 г., справка К.Н.Тарановского об итогах его деятельности была датирована 30 июня 1914 г., а в промежутке между двумя этими числами 28 июня в Сараево был убит наследник австро-венгерского престола Франц-Фердинанд. Началась неудержимая эскалация событий, ввергшая человечество в первую мировую войну и отметившая начало последнего этапа в истории русского царизма.

Первая мировая война втянула в себя вопреки желанию и воле людей самые разные части населения Земли, в том числе и «мусульманский мир» [21]. Война поставила перед каждым ведомством империи Романовых свои задачи в связи с наличием в его деятельности «мусульманского фактора». Так, МИД распространял в мусульманских странах своего рода агитационную справку о верной службе русских воинов-«магометан». Этот документ был подготовлен для дипломатов военным ведомством где-то в начале 1915 г. По его данным, к августу 1914 г., то есть к началу войны, в регулярных сухопутных войсках Российской империи служило следующее количество «магометан»: 39283 «нижних чина», 287 оберофицеров, 56 штаб-офицеров и 9 генералов. В связи с мобилизацией число их, естественно, заметно возросло. По данным этой справки, все воины-мусульмане с честью выполнили свой долг, отличились в ходе Восточно-Прусской и Галицийской операций 1914 г., многие из них были награждены орденами и медалями империи [22: 23-26].

Основная повседневная тяжесть контроля и ведения «мусульманского дела» по-прежнему лежала на структурах имперского МВД. Наше внимание привлекли несколько документов, отложившихся в архивных фондах ДДДИИ и ДП и относящихся к последним месяцам истории самодержавия. Первый из них – это «внутренняя» справка ДДДИИ по исламу, подготовленная в феврале-марте 1916 г. для тогдашнего министра внутренних дел А.Н.Хвостова в связи с предполагавшимся его участием в обсуждении бюджета в Государственной думе (По некоторым данным, можно предположить, что составителем данной справки был упоминаемый уже чиновник Департамента духовных дел К.Н.Тарановский).

В условиях «третьеиюньской монархии» министры империи могли игнорировать те или иные просьбы депутатов думы, но не могли не отвечать на их возможные вопросы. В данной справке ДДДИИ констатировалось заметное оживление деятельности мусульманской фракции IV Государственной думы под давлением «мусульманской общественности». Дабы быть готовым ответить на вопросы депутатов мусульман министр внутренних дел, опираясь на материалы справки, мог сообщить им, что в аппарате МВД разрабатываются следующие законопроекты: 1) об установлении новых штатов Оренбургского и Таврического муфтиятов, улучшении их материального положения («Можно отметить ряд высоких подвигов воинской доблести, проявленных мусульманами») [23] «усилении» личного состава; 2) об установлении повсеместно в империи единообразного порядка избрания чинов «приходского духовенства», дав право избирать имамов и муэдзинов непосредственно «прихожанам» данной мечети на «приходских собраниях»; 3) об учреждении при мечетях выборных органов «хозяйственных попечительств»; 4) о распространении льгот по воинской повинности, которыми пользуется «магометанское духовенство» в округах ОМДС и ТМДП, на прочие местности империи. При этом ко всем другим возможным вопросам и просьбам мусульман справка относилась отрицательно.

Так, в ней подчеркивалось, что поскольку «развитие националистического движения и успехи татаризации» особенно ярко проявились «в местностях, входящих в состав муфтиятов», то было бы «преждевременным» учреждать сейчас новые муфтияты. В справке предлагалось в случае возникновения вопроса министру внутренних дел о создании нового муфтията на Северном Кавказе или где-либо еще постараться не давать какого-либо определенного ответа на эту тему.

По словам справки, «государственная осторожность должна побудить правительство воздержаться от определенных строго сформулированных обещаний в том или ином направлении, ограничиваясь лишь заявлением, что правительство сознает настоятельность вопроса об упорядочении организации высшего управления духовными делами мусульман, и что при разрешении такового будут приняты во внимание справедливые нужды сторонников ислама» [24].

Данная истинно казуистическая формулировка и последующие, содержащиеся в данной справке варианты ответов по более частным вопросам «мусульманской жизни» ярко свидетельствовали о главном – откровенном стремлении аппарата ДДДИИ «тянуть» время, отсутствии у него готовности (да, видимо, и способности) что-либо решать по «мусульманскому вопросу» в условиях кризиса верхов и министерской чехарды 1914-1917 гг.

Действительно, лишь в 1916 г. на посту министра внутренних дел монархии побывало 4 (!) человека – А.Н.Хвостов, Б.В.Штюрмер, А.А.Хвостов и А.Д.Протопопов [25: 304].

В 1916 г., который стал последним полным годом существования монархии Романовых, директор Департамента полиции генерал Е.К.Климович подписал «секретный» циркуляр от 9 мая 1916 г., который был адресован начальникам региональных жандармских структур Поволжья, Приуралья, Кавказа и Туркестана. В циркуляре содержалась достаточно откровенная характеристика процессов, происходящих в мусульманском движении в стране. Так, Климович подразделял представителей «мусульманской общественности», которых он называл «прогрессистами» на большинство, идейно близкое к кадетам, и меньшинство, тяготеющее к эсерам и трудовикам. Обобщая имеющуюся у него информацию, Климович полагал, что к весне 1916 г. главными требованиями мусульман-«прогрессистов» будут: 1) желание сделать законным выходным днем для мусульман империи пятницу; 2) стремление провести реформу «религиозных дел» в связи с рекомендациями III и IV съездов мусульман; 3) настаивание на упразднении всех ограничений в законах по отношению к «магометанам»; 4) просьба принять меры по прикреплению мусульман-«киргизов» [казахов – Д.А.] к земле и обеспечению их оною; 5) требование пересмотреть и изменить законы об управлении Туркестаном и расширить права живущих там мусульман.

В этой связи особое внимание Климовича привлекала роль мусульманской фракции IV Государственной думы. Он оценивал ее как потенциальный центр организации «мусульманской оппозиции» и требовал от местных жандармских органов всячески «затруднять» связи мусульманских депутатов с местной «магометанской массой» [29].

Прошло еще несколько месяцев, и в феврале 1917 г. царский Департамент полиции и его структуры на местах прекратили свое существование. В конце лета 1917 г. ДДДИИ был передан во вновь созданное Министерство исповеданий Временного правительства, вместе с которым он завершил свою историю после прихода к власти в России большевиков [30: 669-672].

События русской революции 1917 г. ознаменовали наступление нового, качественно иного этапа в судьбе мусульман России, но эта тема является предметом отдельных самостоятельных исследований [31].

Таким образом, период 1905-1917 гг. можно считать временем внешне особо заметной активности в разработке различными имперскими властными структурами «мусульманского вопроса». Происходили постоянные совещания и заседания по «мусульманству», по нему накапливался обширный и разнообразнейший документальный материал. В обсуждении проблем ислама и его приверженцев в России участвовали видные сановники и администраторы империи, особое значение «мусульманскому делу» придавал последний значительный государственный деятель в истории царской России премьер-министр П.А.Столыпин.

Однако вынужденное в 1905 г. пойти на уступки общественности самодержавие, хотя и допустило легальное существование мусульманских съездов и организаций, по существу не имело желания и готовности вступать с ними в конструктивный диалог. Мусульманские «прогрессисты», в большинстве своем не являвшиеся радикалами, наиболее близкие к кадетам, вызывали у царской администрации лишь опасения и недоверие. В эти годы имперские чиновники старались чаще всего опираться на наиболее консервативные, традиционалистски настроенные слои мусульман. Вместе с тем понимание необходимости что-то менять в системе регулирования духовной жизни мусульман все же присутствовало в государственных «верхах», но страх перед «панисламизмом», «пантюркизмом» и угрозой «отатаривания» был превыше всего. Поэтому наиболее характерным явлением для аппарата монархии Романовых в эти годы было постоянное желание отложить всякое решение по «мусульманству» под тем благовидным предлогом, что все проблемы мусульман будут «устроены» сразу, в комплексе, но не сейчас, а в будущем.

В этой связи весьма любопытна характеристика мусульманской политики империи последних лет ее истории, которую дал С.Г.Рыбаков (Данную Рыбаковым в апреле 1917 г. характеристику роли и значения новометодного движения стоит сопоставить с вышедшим тогда же обзором состояния мусульманского просвещения в России [32]) в апреле 1917 г.

Бывший царский чиновник, пытаясь вписаться в изменившиеся политические условия, либеральной весной 1917 г. был достаточно откровенен и старался всячески дистанцироваться от деяний своего старого начальства по МВД. Рыбаков писал: «Опасность разного рода культурно-политических движений среди мусульман России значительно переоценивалась прежним правительством… Среди русских мусульман обозначились три главных… течения: панисламизм, пантуркизм и так называемое новометодное движение». По его словам, «панисламизм» и «пантуркизм» реально не получили в стране существенного влияния, но «прежняя власть с особой озабоченностью относилась к малейшим проявлениям идей панисламизма и пантуркизма и сурово преследовала их «последователей». По мнению Рыбакова, «несравненно жизнеспособнее и серьезнее [оказалось – Д.А.] третье политическое течение среди русских мусульман – новометодное движение, вмещающее в себя все их стремления к культурному и национальному самоопределению. Это движение, начавшееся с преобразования прежнего нелепого схоластического обучения в мусульманских школах [в преподавание – Д.А.] в духе новой европейской педагогии, охватило затем все стороны мусульманской жизни в целях оживления, освежения их на основах европейской и русской культуры…

В этом движении сказалась одна присущая всему русскому мусульманству черта. Хотя последнее в своей массе представляет из себя разрозненные национальные группы, разъединенные различием языков, нравов, обычаев, экономических условий, но когда открылось среди них преобразовательное новометодное движение, то, наряду с разработкой разобщающих национальных начал обнаружилось у них одно объединяющее начало: все мусульманские народности стали создавать новую образовательную культуру на почве общей для них религии – ислама.

Рыбаков считал, что царское МВД ошибочно оценивало роль «мусульманского фактора» в этом процессе, не понимая того, что в «новометодном движении» главное «не объединение мусульман на почве религии, а культурное и национальное самоопределение отдельных народностей». Он подчеркивал, что «стремление отдельных народностей к культурному и национальному самоопределению не является еще угрозой для целости государства [и дорогой – Д.А.] к сепаратизму» [31].

Рыбаковым здесь было абсолютно точно подмечена суть основного противоречия между царскими сановниками и администраторами (от П.А.Столыпина и Д.А.Милютина до рядового провинциального чиновника) и мусульманской общественностью. Главной задачей империи, особенно со второй половины XIX в., была интеграция всех подданных монархии без различия языка и веры в «единое государственное целое». Ислам и силы, связанные с ним, стремились, насколько возможно, сохранить свою самобытность и существование и тем самым являлись помехой данной правительственной цели. Вместе с тем, признавая наличие здесь достаточно острого конфликта, необходимо подчеркнуть, что ислам был верой в Бога, Российская империя была государством, основанным на вере в Бога и, за исключением наиболее фанатично настроенных представителей «официального православия», основная часть светских служащих аппарата империи и в начале XX в. понимала, что, несмотря на те или иные их субъективные желания, многомиллионная масса мусульман не изменит своей вере и с этим обстоятельством надо считаться.

Конечно, многое в религиозной политике царизма не нравилось представителям «мусульманского духовенства» и мусульманской общественности. Те из них, кто пережил события 1917-1920 гг., смог на практике сравнить положение ислама в царской России и качественно иные условия его существования в новых исторических условиях [32].

Литература

1. Российская государственность XX века: материалы межвуз. конф., посвящ. 80-летию со дня рождения Н.П.Ерошкина, 16 дек. 2000 г. М.: РГГУ, 2001. 221 с.

2. Из черновых бумаг К.П.Победоносцева // Красный архив. 1926, т. 5 (18). С. 203-207.

3. О веротерпимости. Закон 17 апреля 1905 г. (Изд. неофиц.) М., 1905. С. 78-88.

4. РГИА. ф. 1276, оп. 2, д. 622, л. 11-12.

5. Труды Особого совещания по вопросам образования восточных инородцев. СПб., 1905. С. XXXI-XXXIV, 14. / Под ред. А.С.Будиловича. СПб.: Тип. Э.Л.Пороховщиковой, 1905. LIII, 366, IV с.

6. РГИА. ф. 1276, оп. 2, д. 593, л. 94-141.

7. РГИА. ф. 1276, оп. 2, д. 593.

8. АВПРИ. ф. 147, оп. 485, д. 1258, л. 218-237 об.

9. Арапов Д.Ю. Сергей Гаврилович Рыбаков (Биография и список основных работ) // Ислам в Российской империи: Законодательные акты, описания, статистика / составитель Д.Ю.Арапов. М., 2001. С. 332-335; Арапов Д.Ю. Чиновники в системе государственного регулирования ислама в Российской империи начала ХХ в. // Государственная власть и общество в России в ХХ веке. Материалы межвузовской научной конференции. М., 2004. С. 196.

10. Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. Изд. 3-е испр. и дополн. М., 1983. 368 с.

11. Перегудова З.И. Политический сыск в России (1880-1917 гг.). М.: Российская политическая энциклопедия, 2000. 432 с.

12. ГА РФ. ф. 102. Особый отдел ДП, 1910 г. оп. 240, д. 74, ч. 1, л. 38-46 об. Нами был опубликован ее основной текст, вошедший в состав «секретного» циркуляра ДП от 18 декабря 1910 г. // Мусульманское движение в Средней Азии в 1910 г. (по архивным материалам Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи (Публ. Д.Ю.Арапова) // Сборник Русского Исторического общества, т. 5 (153). С. 130-132.

13. РГИА. ф. 821, оп. 133, д. 566, л. 139-149.

14. Тарле Е.В. Падение абсолютизма в Западной Европе. Исторические очерки. (1906 г.) // Тарле Е.В. Сочинения. М.: изд-во АН СССР, 1957, т. IV. 767 с.

15. РГИА. ф. 821, оп. 133, д. 576, л. 115-137.

16. Рыбаков С.Г. Устройство и нужды управления духовными делами мусульман в России. С. 301302.

17. РГИА. ф. 821, оп. 113, д. 525, л. 35-75.

18. Ямаева Л.А. Мусульманская фракция Государственной думы России (1906-1917) // Ислам на территории бывшей Российской империи. Энциклопедический словарь. Вып. 2. М.: Восточная литература, 1999. С. 64-66.

19. РГИА. ф. 821, оп. 133. д. 566, л. 285-296.

20. РГИА. ф. 821, оп. 133, д. 470, л. 110-135.

21. См. подр.: Ланда Р.Г. Мусульманский мир и первая мировая война // Восток. 2004. № 1. С.57-72.

22. АВПРИ. ф. 144, оп. 490/з, д. 458, л. 23-26.

23. Арапов Д.Ю. «Можно отметить ряд высоких подвигов воинской доблести, проявленных мусульманами» // Военно-исторический журнал. 2004. № 11. С. 42-44.

24. РГИА. ф. 821, оп. 133, д. 639, л. 9-23; «Трудностей разрешения мусульманского вопроса не отрицают и сами мусульмане». Материалы Министерства внутренних дел России. 1916 г. (Публ. Д.Ю.Арапова) // Исторический архив. 2004, № 1. С. 105-115; С.Г.Рыбаков о пропаганде кайзеровской Германии среди мусульман // РГИА. ф. 821, оп. 133, д. 634, л. 11-15. Изд.: Арапов Д.Ю. С.Г.Рыбаков о немецком влиянии в мусульманском мире. 1916 г. // Вестник архивиста. 2004, № 5.

25. Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. С. 304.

26. ГАРФ. ф. 102. Особый отдел ДП. 1916 г., оп. 246, д. 74, л. 20-22

27. Перегудова З.И. Полицейский сыск в России. С.87-92.

28. ГАРФ. ф. 102. Особый отдел ДП. 1916 г. оп. 246, д. 74. л. 40-41.

29. ГАРФ. ф. 102. Особый отдел ДП. 1916 г. оп. 246, д. 74, л. 72-75. Изд.: «Идет неуловимая пока работа политического перевоспитания мусульман». Департамент полиции о мусульманах в последний год монархии Романовых. (Публ. Д.Ю.Арапова) // Источник. 2002, № 4. С. 54-56.

30. Власть и реформы. От самодержавной к советской Росии. СПб. 1996, с. 669-672. Власть и реформы. От самодержавной к советской России / Отв. ред. Б.В.Ананьич. СПб.: «Дмитрий Буланин», 1996. С.

31. РГИА. ф. 821, оп. 133, д. 567, л. 10 об. – 14 об.; Арапов Д.Ю. «На почве общей для них религии – ислама» С.Г.Рыбаков о мусульманском движении в России // Источник, 2003, № 4. С. 1014.

32. Арапов Д.Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII – начало ХХ вв.). – М.: Изд-во МГЛУ, 2004. С. 254-297.

Дмитрий Юрьевич Арапов, Московский государственный университет им.М.В.Ломоносова, г.Москва