Когда Кааба появилась на советском телеэкране

В те времена, когда Мекка была далёкой — зримой лишь во сне, на редких открытках, переходивших из рук в руки, или на нарисованных шамаилях, — на экране советского телевизора внезапно мелькнули кадры, потрясшие сердце, истосковавшееся по взгляду на Аль-Бейт аль-атик (Древний Дом). Это — история о тоске, что вспыхнула в душе, отрезанной от святынь, и об устремлении, которое пробилось сквозь железный занавес, чтобы озарить сердце единственным образом… образом, ставшим обещанием, что не угасает доныне.

В тёплой беседе с другом Мухамедом Саляхединовым, среди воспоминаний, чьё эхо не смолкает поныне, он поведал мне о глубокой памяти, что навсегда высечена в его сердце. Это было зимой 1979 года.

Он рассказывает:

«Я смотрел новости, когда вдруг показали короткий репортаж из Священной мечети в Мекке — после знаменитого захвата. Но меня поразил вовсе не рассказ о радикальной группе, объявившей о появлении своего Махди. Меня пронзило другое: Кааба — сияющая, словно драгоценный камень в сердце ночи.

Мне показалось, будто железная завеса, отделявшая нас от Мекки, внезапно рухнула, и её свет устремился ко мне, наполнив сердце благоговением и умиротворением.

Это был первый раз, когда мои глаза увидели Каабу не на рисунке. В те годы мы знали её лишь по старым изображениям или бумажным открыткам, которые привозили иностранные студенты. Их передавали как редчайшее сокровище.

Я, охваченный радостью подростка, открывшего новый мир, повернулся к отцу и сказал:

— Наверное, этот сюжет повторят в программе Время в девять. Что если мы его запишем, чтобы смотреть Каабу, когда захотим, и показывать другим?

Отец согласился, но с сомнением произнёс:

— Мысль хорошая…, но как это сделать?

 

— У брата Мухаммада Салиха, тунисца, есть кинозаписывающее устройство. Если попросить его, мы сможем сохранить эти кадры навсегда.

В холодный вечер мы отправились к общежитиям Энергетического института на станции Авиамоторная. Тогда иностранцам запрещали принимать гостей — но что могли значить запреты перед нашим стремлением?

Ноябрьский московский ветер был суров, хлестал по лицу, но разгоревшаяся в сердцах тоска гнала нас вперёд. Мы ждали новой встречи с Домом Аллаха, и чем ближе подходили, тем сильнее казалось, будто расстояние между Москвой и Меккой растворяется в этих коротких минутах пути.

Мы блуждали между корпусами, не зная, в каком живёт брат Мухаммад Салих. Нам повезло: встретился знакомый студент, подсказавший нужный подъезд. Но угрюмый вахтёр не пустил нас внутрь. Мы пытались объяснить, что нужно лишь на минуту позвать друга, но он был непреклонен, словно камень.

Мы не отступили. Мы попросили одного из студентов передать Мухаммаду Салиху, что мы ждём его. Он вышел удивлённый — мы никогда прежде не приходили к нему в общежитие. С пылом объяснили ему нашу просьбу и умоляли принести аппарат, чтобы не упустить момент. Он улыбнулся и согласился.

Мы вернулись домой и стали ждать. Сердца стучали так громко, что казалось — мы слышим их. Мы смотрели не только на экран — наши души будто поднимались к небу, моля Аллаха вновь подарить нам ту минуту.

Когда зазвучали знакомые аккорды программы Время, мы замерли, затаив дыхание. Диктор начал, как всегда, с рассказа об успехах рабочих и колхозников. Я думал: «Да, это важно…, но есть же новость, которую мы ждём! Поторопитесь!»

Он продолжал говорить о достижениях экономики, а мы слушали каждую секунду, словно отсчитывая удары сердца.

Наконец началась международная сводка… И случилось то, что будто сбило нас с ног: сюжет не повторили. Казалось, будто пожалели, что показали его однажды.

Накатило уныние — смешались разочарование и надежда, обида и благодарность. Мы уже не различали слёз тоски и слёз любви — всё это лилось из сердца, жаждущего взгляда на нашу киблу.

Мы замолчали, подавленные разочарованием. Но вслед за ним пришла благодарность. Ведь Аллах почтил нас — пусть всего на несколько минут — тем, что наши глаза впервые увидели Священную Каабу, несмотря на мир, который скрывал от нас любой путь к ней.

Эти короткие мгновения оставили в сердце след, который не стирается: уголок тоски, не потухший и сегодня.

С той ночи Мекка уже не казалась такой далёкой. Её образ поселился в наших сердцах, сияя как звезда, что не угасает. Кадры на холодном экране превратились в душе в целую жизнь — жизнь тоски и стремления, которую не затушат ни расстояние, ни железные стены.

Тот образ высекся в моём сердце и стал обещанием: какие бы испытания ни выпали мне, тоска однажды приведёт меня к Древнему Дому.