В блогах: Об "алавитском заговоре"

На протяжении многих столетий алавиты были самым слабым, самым бедным, самым ненавидимым меньшинством на территории Сирии. Несмотря на это, во второй половине 20-го века им удалось превратить себя в правящую элиту Дамаска. Алавиты разбогатели, доминируют в правительстве, занимают ключевые посты, получают непропорционально большую долю образовательных ресурсов. Как произошло такое драматическое изменение? Традиционные враги алавитов, сунниты и люди, несимпатизирующие Асадам, создали сложную теорию конспирации, осуществление целей которой заняло чуть ли не все столетие. Согласно этой теории алавиты, после казни Муршида, “жаждали мести”. Их стратегией стало создание тайных ячеек в армии и в партии БААС.



По мысли авторов теории конспирации, алавиты фактически оказались у власти в Сирии уже в 1959 году, после создания Военного комитета партии БААС. Комитет был предприятием секретным, о котором не знали даже большинство членов партии. Именно это является симптомом того, что целью Комитета было достижение сектантских, а не общеполитических целей.



Эти спекуляции подтверждаются слухами о подпольной встрече высших офицеров – членов партии БААС с алавитскими религиозными лидерами в Кардаха, родном городе Хафеза Асада. Главной целью конференции было обсуждение того, как способствовать выдвижению на руководящие позиции в БААС алавитов. За ней последовала еще одна подпольная встреча, в Хомсе в 1963 году.



Менее предвзятые историки, как Джон Девлин рассматривают захват алавитами власти в Сирии как явление относительно случайное. Он пишет: “Невозможно рассматривать любой внутренний конфликт в Сирии только в качестве проявления алавито-суннитской вражды. БААС была светской партией, и в ней было очень много членов национальных меньшинств”. Другие историки указывают на важность множества других факторов – географических , политических, этнических, культурных и образовательных и называют сведение всего, что произошло в Сирии в 50-70-х годах к межэтническому конфликту “редукционизмом”.



Столетия вражды сказались на алавитской психике. Алавиты не только проклинали суннитских правителей, но и атаковали любых чужеземцев. Они заработали репутацию яростного и неуправляемого народа.



Алавиты скрылись в своих горах, изолированные от внешнего мира, не влияющие на то, что происходит непосредственно за границами контролируемого ими региона, что превратило их территорию в живой музей прошедших эпох.



Турки с большим трудом смогли установить контроль над алавитскими районами – лишь во второй половине 19-го века. Турецкое доминирование привело к проникновению в алавитские районы суннитов, которые ранее были не более чем жертвами алавитских ночных рейдов, и созданию алавитской низшей касты.



Алавиты, как правило, батрачили на суннитских землевладельцев, получая в качестве вознаграждения, лишь пятую часть урожая. Оттоманские сборщики налогов беспощадно обдирали и без того нищих алавитов, устанавливая для Латакии уровень налогов в 2-3 выше, чем на соседних суннитских территориях.



Алавиты массово покидали свои земли во время и после первой мировой войны. Мужчины шли в армию, девушки, иногда в возрасте 7-9 лет нанимались няньками в богатые суннитские семьи. Поскольку многие заканчивали в качестве любовниц хозяев (один исследователь в 30-х годах писал, что четверть алавитских детей рождены от суннитских отцов), и алавиты и мусульмане сильно стыдились данной практики. Некоторые семьи попросту продавали дочерей в рабство. Преподобный Самуэль Ляйд, путешествовавший по Сирии в 1860-х годах писал: “Нынешнее состояние алавитского общества можно охарактеризовать как пример абсолютного ада на Земле”.



В 20-м веке вышеописанные тенденции лишь усилились. Богатая суннитская верхушка наслаждалась жизнью в городах, алавитские крестьяне гнули спину в полях. Жак Вейлерсс в 30-е годы писал: “Обе общины живут совершенно отдельно и по своим собственным законам. Они не только различны, они враждебны. Смешанные браки немыслимы. Антагонизм между городскими и сельскими жителями настолько глубок, что можно говорить о двух совершенно различных населениях, сосуществующих в рамках одной политической структуры”. Через несколько десятилетий Николас ван Дам заметил: “Городские и сельские контрасты настолько сильны, что обитатели городов порой просто кажутся пришельцами, высасывающими кровь нищего сельского населения”.



Ненависть к суннитам, подпитанная несколькими столетиями безжалостного угнетения, имела далеко идущие последствия для истории искусственного образования, известного сейчас внешнему миру под названием Сирийская Арабская Республика.



Еще до вступления французов в Дамаск в июле 1920 года алавиты открыто демонстрировали свои симпатии к Франции. Историк Юсуф эль-Хаким писал: “Алавиты чувствуют себя так, будто бы покинули ад. Они абсолютно поддерживают французский мандат и даже не послали своих делегатов на Всесирийский Конгресс”.



Алавиты ненавидели присланного править Сирией сына эмира Мекки принца Файзаля. В 1919 году, при поддержке французов и используя предоставленное французами оружие, они подняли против Файзаля мятеж. Современник писал: “Алаввиты проклинают ислам и молят о разрушении оттоманской империи”. Французский генерал Гуро в телеграмме своему правительству в конце 1919 года писал: “73 вождя, представляющие различные алавитские племена просят нас об организации Нусайритского Союза под абсолютным протекторатом Франции”.



Не прошло, однако, и двух лет, как алавиты восстали против французов – под предводительством Салиха эль-Али. Данное событие широко используется династией Асада для подкрепления своей антиимпериалистической подноготной, но на деле было порождено союзом французов и исмаиилитов. Дурные отношения (состояние взаимной резни) между алавитами и исмаилиатами привели к войне с французами. Как только французы догадались предоставить алавитам автономию, они получили их поддержку.



Алавиты выиграли от установления французского правления, как никто другой. 1 июля 1922 года было основано автономная область Латакия (“Санджак Латакия”). Алавиты наконец-то вырвались из под ненавистного суннитского контроля. Алавиты были выведены из юрисдикции суннитских судов – все дела, касающиеся представителей общины, теперь рассматривались алавитскими юристами. Алавитское образование облагалось меньшим налогом и получало значительную французскую субсидию.



В ответ, благодарные алавиты оказывали французам серьезную поддержку. Они приняли активное участие в выборах 1926 года, выборах, которые другие общины предпочли бойкотировать. В сформированных французами восьми батальонах Troupes Speciales du Levant непропорционально большую часть – более половины, составляли алавиты. Troupes Speciales du Levant сохраняли лояльность по отношению к своим французским командирам вплоть до второй половины 1945 года.



Полицейские-алавиты разгоняли суннитские демонстрации, прекращали суннитские забастовки, подавляли суннитские бунты. Анри де Ювенель, французский верховный комиссар в Сирии в 1925-1927 годах вспоминал: “Один алавитский политик сказал мне: За три или четыре года мы достигли большего прогресса, чем за три или четыре столетия. Мы хотим только одного – чтобы нынешняя ситуация продолжилась”.



Профранцузские настроения были выражены особенно ярков 1936 году, после того, как алавитскую автономию ненадолго присоединили к Сирии. Алавиты говорили об объединении с суннитами не иначе, как о “возвращении в рабство”. В письме французскому премьеру Леону Блюму алавитский политик написал: “Хотелось бы напомнить вам о глубине пропасти, разделяющей алавитов и суннитов. Объединение приведет к невообразимой катастрофе”.



Позднее , шесть знатных алавитов, включая Сулеймана Асада (дедушку Хафеза Асада) написали еще одно письмо Блюму. В нем говорится: “Алавиты отличаются от суннитов исторически и религиозно. Алавиты отказываются присоединиться к Сирии, поскольку это – суннитское государство, обитатели которого рассматривают нас в качестве кафир (неверных)”. Окончание французского мандата представляет смертельную опасность для алавитов, а дух религиозного феодализма превращает Сирию в страну, неспособную к самоуправлению. Только Франция, оставшись в Сирии, может обеспечить безопасность и свободу алавитов”.



Еще более тревожно звучат слова петиции, подписанной летом 1936 года 450 тысячами алавитов, друзов и христиан: “Алавиты – люди, а не скот, готовый к забою. Никакая сила в мире не заставит их принять ярмо их традиционных и потомственных врагов, не превратит их навечно в рабов. Алавиты будут горько сожалеть о потере дружбы и традиционной привязанности к благородной Франции, которая до сего дня была ими столь любима”.



Несмотря на то, что Латакия потеряла автономию в 1936, провинция была объявлена на “специальном политическом и финансовом режиме”.



Алавитское сопротивление суннитам только усилилось в 1939 году, когда упомянутый в предыдущем посту эль-Муршид возглавил антисуннитское восстание, в котором приняли участие около 5 тысяч человек. Муршиду удавалось на протяжении нескольких лет поддерживать фактическую независимость Латакии от властей в Дамаске.



Сунниты, в особенности суннитские городские элиты были теми, кому досталась власть по окончании французского мандата в 1946 году. Даже после провозглашения независимости алавиты продолжали противостоять властям в Дамаске, и Муршид возглавил второе восстание в 1947 году. Восстание было подавлено, Муршид казнен. Третье алавитское восстание вот главе с сыном Муршида произошло в 1952 году. Неудачи трех восстаний заставили алавитских лидеров задуматься о присоединении к Ливану или Трансиордании. Алавиты были готовы на все, лишь бы не оставаться в Сирии. В глазах суннитов это лишь еще больше испортило имидж алавитов.



Суннитские правители в Дамаске, со своей стороны, не жалели усилий для интеграции Латакии. Их можно понять – регион предоставляет стране единственный выход к морю. “Алавитское государство”, алавитские воинские подразделения, алавитские суды и алавитские места в парламенте были отменены. После подавления друзского восстания 1954 года алавиты поняли, что надежды более нет – они превратились в граждан “свободной Сирии”. И осознав это, они быстро начали продвижение к вершинам власти. Инструментами этого продвижения были армия и партия Арабского Социалистического Возрождения (БААС).



Даже после ухода французов в армии насчитывалось непропорционально большое количество представителей алавитов и других меньшинств. Старые солдаты оставались на службе и новые продолжали прибывать. При господствовавшем презрительном отношении суннитов к алавитам данный факт вызывает удивление. Этому способствовали несколько факторов. Во-первых, у сирийской армии была репутация “свалки” национальных меньшинств. Один из наблюдателей, Патрик Сил заметил: “Суннитские латифундисты, хотя и были главными носителями националистических настроений, армию презирали, пойти в армию между двумя мировыми войнами значило превратиться в коллаборациониста французов. Военная академия в Хомсе считалась среди них местом для ленных, мятежных, академически безграмотных индивидов, или же для людей с низким социальным статусом “. По контрасту, для меньшинств академия в Хомсе была возможным трамплином к достойной карьере.



Во-вторых, суннитские правители фактически игнорировали армию в качестве государственного инструмента. Финансирование снижалось, а военная карьера рассматривалась в качестве не особо привлекательной. В-третьих, дурное экономическое положение алавитов в сельских районах означало, что они просто не могли заплатить налог, который бы освободил их детей от обязательной военной службы. Те же дети рассматривали военную службу в качестве чуть ли не единственной возможности достойно зарабатывать на жизнь.



Соответственно, влияние алавитов в армии было очень велико. В докладе 1949 года говорится, что все “сколько-нибудь значительные подразделения сирийской армии находятся под командованием представителей национальных меньшинств”. Речь конечно же идет не только об алавитах. Личная охрана президента Хуссейна аз-Заима в том же 1949 году состояла исключительно из черкесов. Алавиты, однако, представляли не менее двух третей сержантского состава и до половины солдат сирийской армии.



Суннитские лидеры, по всей видимости, полагали, что контроль над высшими должностями в армии равнозначен контролю над армией в целом. Соответственно, меньшинствам было труднее продвигаться по служебной лестнице и получать должность выше командира батальона. По иронии судьбы, это сослужило им добрую службу. Суннитские офицеры в 1949-1963 годах развлекались совершением бесчисленного количества государственных переворотов и грызней между собой. Каждый новый переворот означал новую чистку и ликвидацию или отставку конкурентов.



Боязнь предательства стала настоящей эпидемией, поразившей в этих условиях сирийскую армию, и представители меньшинств, опиравшиеся на этнические связи, внезапно оказались в более выгодном положении. В отличие от суннитов, которые шли в армию в одиночку, алавиты вступали в нее как члены секты, они попадали в сети племенных и родовых связей, на которые можно было положиться.



В дополнение к армии, алавиты набирали мощь в партии БААС. С момента основания партии члены национальных меньшинств были представлены в ней в непропорционально большом количестве. Особенно много алавитов было в отделении партии в Латакии. Отделение в Дамаске также, в основном, было представлено выходцами из отдаленных сельских районов, приехавших в столицу учиться. В партию вступали, как правило, дети крестьян, учившиеся в городских училищах и университетах. Так, в Алеппо три четверти членов партии были студентами – детьми крестьян.



В идеологии БААС алавитов привлекали две доктрины: социализм и секуляризм. Социализм предоставлял экономические возможности для самой бедной общины страны. Секуляризм обещал удаление религии из общественной сферы – что само по себе обещало меньше предрассудков в отношении ненавидимого меньшинства. Трудно представить себе более благоприятную для алавитов комбинацию идеологий. Они, а не широко известный и восхваляемый панарабизм привлекали алавитов под знамена БААС.



"PostSkriptum"