Мусульмане и муфтият: следование религиозным принципам и сохранение лояльности к России

В фрагменте труда Рената Беккина «Люди в верности надежные…»: татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)", опубликованном ранее, говорится о том, что многие исламские религиозные и общественные деятели критиковали систему Магометанского духовного собрания, учрежденного в конце XVIII века, которая виделась им исключительно как орган контроля за мусульманами со стороны властей.

В то же время были и такие исламские богословы, которые рассматривали учрежденный муфтият как посредническую структуру, позволявшую российским мусульманам классифицировать территорию, на которой они проживали, как "даруль-ислам".

Например, один из них, Абданнасыр ал-Курсави, в своем сочинении “ал-Иршад лил-’ибад” указывал, что в даруль-харб мусульмане лишены возможностей получать знания об исламе и на них нет греха, если они, по неведению, игнорируют те или иные предписания религии. В отличие от этой ситуации у мусульман Поволжья есть возможности получать знания о религии, религиозное образование, и отправлять религиозные обряды.

Еще один богослов – Муртаза аль-Бурали, автор “Рисала фи дар ал-харб", высказывается более конкретно: "...Страны, находящиеся в руках неверных, не становятся дар ал-харб до тех пор, пока в них не вводятся законы неверия, а наоборот, в них имеются мусульманские кадии и правители религии (мулюк ад-дин), которые только подчиняются неверным, так как это необходимо для мусульман”. Здесь он имел ввиду, что повседневная жизнь мусульман регулируется законами шариата, за соблюдением которых следят муллы, мухтасибы и ахуны, подчиняющиеся муфтию, который, в свою очередь, представляет интересы верующих перед верховной властью, а не наоборот (является представителем интересов власти среди верующих).

Еще один татарский богослов и общественный деятель Абу-л-Маних ал-Каргалы, известный тем, что распространял ислам среди казахов, указывал в этой связи, что казахский султан Харун-Гази Абу-л-Азиз-улы (Арын-гази), пользовавшийся поддержкой российских властей, ввел вместо степных адатов законы шариата и это привело к усилению влияния знатоков исламского законодательства – факихов – среди казахов, что способствовало, в общем, укреплению ислама. Получалось, что неусульманское государство способствовало с пережитками язычества среди кочевников-казахов.

Стоит отметить, что и должность муфтия не всегда занимали сервильные чиновники. Яркий пример этому – второй муфтий Оренбургского магометанского духовного собрания Абдассалам бин Абдаррахим. Находясь на своем посту, он поощрял получение мусульманами светского образования и изучение разнообразных наук, издавая соответствующие фетвы. При этом он уделял особое внимание сохранению нравственности среди масс мусульманского населения. "Те деяния, которые определены как запретные (харам), запрещайте, и держитесь подальше от нечестивых поступков (бид’а)! Строго-настрого запрещайте пагубные совместные собрания, на которые собираются в одном месте или в поле и там предаются разного рода удовольствиям и играм, и куда вы даже приводите женщин и детей", – говорится в одном из его обращений к ахундам и мухтасибам.

По сравнению с тем, что ожидало российских мусульман после революции, посредническая деятельность муфтията была в общем оправдана. Мусульмане в религиозных вопросах пользовались практически полной автономией, вплоть до официальной полигамии. Никаких гонений на мусульманский уклад жизни, включая пресловутый сегодня запрет на ношение хиджабов, в обществе не наблюдалось.

В этой связи некоторые исследователи высказывают предположение, что идея внутреннего самоуправления мусульман была во многом перенята из практики управления религиозными меньшинствами в Османской империи, где высшие духовные лица христианства и иудаизма полностью отвечали за порядок и лояльность к султанской власти в своих общинах.

Так или иначе до революции у мусульман не наблюдался массовый отход от религиозной обрядности и распространения атеистических идей, как это случилось при Советской власти.