Успех британской модели мультикультурализма

В 60-е и 70-е годы прошлого века между расовым и классовым признаками существовала тесная связь. Мигранты были «иными» по расе и «низшими» по классу, а их требования касались в первую очередь предоставления их социальных прав.

Однако после падения Берлинской стены и окончания холодной войны подул ветер глобализации, которая вскоре стала главенствующей идеологией, что породило конфликты идентичности и притязания на особенность. Для многих людей основой идентичности стали культура, язык и религия. Дискуссия вышла за рамки исключительно социальной проблематики и уже не ограничивалась требованиями мигрантов предоставить им равные с коренными британцами социальные права. Все чаще и чаще стали раздаваться голоса, требующие гарантировать культурные, языковые и религиозные права этнических меньшинств.

Таким образом, мультикультурализм превратился из социального проекта в культурный: человек, принадлежащий к меньшинству, ощущает себя британцем лишь тогда, когда осознает свое культурное отличие и знает, что выражение этой инаковости приемлемо в социальном и политическом аспектах. Соединенному Королевству повезло: такая политика внесла свой вклад в становление духа плюрализма в британском обществе.

Например, не стоит удивляться, увидев в британской пограничной полиции офицера в тюрбане сикха: это является, по сути, официальным признанием культурного плюрализма. Человек несет службу на ответственном посту и создает первое впечатление о британском обществе у приезжающих сюда людей. Однако государство не лишило этого человека права носить одежду, которая отражает его принадлежность к меньшинству, под предлогом того, что общий для всех запрет символов веры служит идее равноправия. В этом и заключается успех британской модели. Думаю, он основывается на том, что политика мультикультурализма в Соединенном Королевстве учитывает культурные различия и не дает им перерасти в конфликты. Это, в свою очередь, возможно за счёт того, что британское общество считается «обществом обществ» (une communauté des communautés).

Верно и то, что британская модель мультикультурализма не столь успешна, как канадская, основа которой – «политика признания», однако ее плюсы очевидны по сравнению с французской моделью, где культурные различия переросли или почти переросли в открытые конфликты. Во Франции дело уже дошло до посягательства на личную свободу (проблема буркини[1]) под предлогом защиты ценностей республики, одной из которых является как раз таки свобода. Таким образом, необдуманная политика плюрализма приводит к ущемлению свобод во имя свободы и наносит урон национальным ценностям во имя их защиты.

Этот момент еще раз подчеркивает различия между моделями мультикультурализма в западных странах. В то время как французские стражи правопорядка требуют от мусульманки на пляже в Ницце снять покрывало, что является вопиющим нарушением личной свободы, канадское правительство принимает решение разрешить служащим в федеральной полиции мусульманским женщинам носить на работе хиджаб, если они этого хотят!

Следует напомнить, что это решение было принято отнюдь не в ответ на требования мусульманского меньшинства в Канаде, а в рамках кампании по привлечению мусульманок в ряды федеральной полиции, в соответствии с «политикой признания», которая считается главным девизом плюралистического курса в стране. Данная политика разрабатывалась наиболее яркими культурными деятелями Канады, такими как Чарльз Тейлор[2], и была принята в качестве официального курса премьер-министром Пьером Трюдо. Согласно решению, принятому им в 1971 году, мультикультурализм является официальной политикой правительства, охраняющей культурные свободы граждан и признающей культурный вклад меньшинств во всем их многообразии в общую идентичность канадского общества. Стоит отметить, что глава правительства, которое приняло это решение, приходится отцом нынешнему премьер-министру Джастину Трюдо.