"Десакрализация" науки, или как помочь Рустаму Батыру избавиться от хадисофобии­­

«Ни в коем случае не передавайте того, что не нравится людям! 

Да простит Аллах того, кто скажет о нас плохо, 

и да помилует Аллаха человека, который отзовётся о нас хорошо! 

Постигайте религию Аллаха и оставьте людей и то, чем они занимаются для себя,

ибо это заставит их нуждаться в вас». Абу Ханифа 

Очередной порцией размышлизмов на тему исламского наследия отметился намедни публицист Рустам Батыр. Собрав в своей статье «Был ли имам Абу Ханифа суннитом» замысловатую мозаику из различных кусочков исламского вероучения, культуры и истории, он выложил из нее теорию заговора всех суннитов против «религии Корана». Центральный тезис, выдвинутый автором, – призыв к «десакрализации сунны», якобы для избавления неопытных сердец от сомнений и заблуждений.

Примечательно то, что идея «десакрализации сунны» не нова, ее выдвигали западные востоковеды еще в XIX – начале XX века, в разгар колониальной экспансии мировых держав в исламский мир. Так, немецкий ориенталист Густав Вейл (1808-1889) в своей книге «Geschichte der Chaliphen» настаивал на том, что все хадисы Бухари должны быть отвергнуты. Его австро-венгерский коллега Игнац Гольдциер (1850-1921) заявлял, что содержания большинства хадисов были продуктом религиозных, исторических и социальных условий, превалировавших в первые два века ислама. Он утверждал, что вся информация, содержащаяся в хадисах, представляет разные политические взгляды противоборствующих сторон. В своих работах Голдциер представил исламскую парадигму, в которой фальсификация хадисов носила широко распространенный характер, где каждый мог придумать хадис с политической или с какой-либо другой целью. Он также обвинял мусульманских ученых в том, что в процессе отбора хадисов они опирались на иснад (сугубо научный метод классификации хадисов!), не обращая внимания на «очевидный анархизм» в их содержании.

В свою очередь, британский востоковед Дэвид Самуэль Марголиус (1858-1940) заверял, что поэтапная трансформация понятия «сунны» в поступки и изречения Пророка происходила с целью избежать анархии в обществе, в которое к тому времени были интегрированы различные народы и общины. Подобно Гольдциеру, он считал понятие сунны в контексте откровения (вахи гайри матлу) теорией, намеренно разработанной мусульманскими учеными для канонизации деяний и высказываний Пророка в качестве второго источника права.

Им вторил англо-немецкий востоковед Джозеф Шахт (1902-1969), который заявил, что хадисы не являются изречениями и практикой Пророка и представляют отражение произошедших во втором тысячелетии изменений в мусульманском обществе и доминировавших на тот момент взглядов. Согласно его мнению, это были усилия Аш-Шафи (150-204), позволившие сунне стать вторым источником права; после чего в течении 50-ти лет начинается активность всех выдающихся собирателей предания.

Налицо схожесть высказываний известных европейских ориенталистов с теоретическими построениями казанского публициста Батыра. Автор в силу владения арабским со словарем лишен доступа к огромным массивам научных знаний в области хадисоведения и вынужден ограничиваться зачастую ангажированной востоковедческой литературой. Таким образом, в его материалах наблюдается явная источниковедческая диспропорция.

Между тем научный разбор того или иного богословского аспекта невозможен без достаточного багажа знаний. В противном случае исследователь рискует «потеряться» в пучине противоречивых на его субъективный взгляд смыслов и значений. Арабский язык и доисламская литература, история Пророка, наука о Коране, хадисоведение, исламское право (фикх), основы его методологии – это далеко неполный перечень знаний, необходимых для адекватного восприятия исламской богословской проблематики.

Что же до сунны и возможности ее «десакрализации», то для начала нужно понять ее природу и значение в исламе. Христианско-востоковедческая традиция воспринимает сунну как некий массив преданий – что-то наподобие евангелий. Однако в исламе ценны не предания (хадисы) как таковые, а наука о хадисах со своим предметом, методологией, терминологическим аппаратом и другими атрибутами. Можно сказать, что хадисоведение является ключевой и самой объемной исламской научной дисциплиной, изучить которую под силу далеко не каждому – хотя бы потому, что подавляющая часть литературы по хадисоведению написана на арабском языке. Хадисы имеют строгую классификацию в зависимости от критериев их передачи от Пророка, позволяющую судить о степени их достоверности – от мауду (измышленного) до мутаватира (сообщенного большим числом передатчиков). Кстати, данный принцип впоследствии получил распространение в науке о механизмах и технологиях разведки: он предполагает, что в основу определения степени достоверности добываемой разведкой информации положен механизм «трех независимых источников», сопоставимых друг с другом, который защищает от дезинформационных мероприятий противника.

Мусульманские хадисоведы доказательно проработали критерии отбора достоверных преданий, в числе которых – количество передатчиков, их дееспособность, благонадежность, точность в передачи сообщения и пр. О том, насколько тщательно и подробно был исследован вопрос аутентичности хадисов, можно судить по трудам имама Бухари. Из проанализированных 600 тысяч(!) хадисов он выбрал всего 7397 достоверных. Это не означает, что все оставшиеся 592 603 были вымышленными. Просто ученый использовал в своей работе очень строгий научный инструментарий.

Следует отметить и то, что наличие огромного багажа изученных хадисов не предполагает извлечение из них шариатских решений по личным соображением. Ибо это уже вопрос правоприменительной практики, который рассматривает отдельная наука – фикх. На современном этапе существует гибкая градация фикха, выделяющая как классическое, так и современное правоприменение. Первое представлено фетвами мазхабов (классических правовых школ) и затрагивает в большинстве своем вопросы поклонения (ибадат): совершение намазов в транспорте, инъекции во время поста, халяльность пищевых добавок и т.д. Второе относится к более динамичному разделу – му’амалат (отношения между людьми), позволяющему регулировать актуальные общественные отношения, например, в сфере финансов, интеллектуальной собственности, электоральных процессов и пр. Гуманистический характер исламской правовой системы отражен в основополагающих целях шариата, а именно: сохранение религии, жизни, разума, здорового потомства, имущества человека.

Принципиальное значение в рамках обсуждаемой темы имеет и логика божественного откровения. Вся деятельность Мухаммада (мир ему) в качестве божьего посланника свидетельствует о неразрывной связи ниспосылаемых откровений с его миссией. Возьмем хотя бы всем известный хадис, повествующий о том, как ангел Джабраил в образе бедуина задает Пророку (мир ему) вероучительные вопросы об исламе, имане и ихсане, по сути закладывающие догматический, правовой и морально-этический фундамент религии. А широко известный сегодня исламский императив уважительного отношения к старшим, например, основан на высказывании пророка: «Кто не признает права старших на уважение, тот не из нас». В этом плане важны не только изречения и действия посланника, но и его молчаливое согласие, равно как и признание ошибочности своего мнения в некоторых вопросах – все это наряду с прочим находит отражение в хадисоведческой науке. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что содержание аятов божественной Книги крепко-накрепко переплетено с толковательной функцией Пророка – попытки отделить одно от другого чреваты искажением смыслов в угоду конъюнктуре.

В отличие от других религий мусульманское предание – сунна – не является сакральным. Степень аутентичности хадисов определяется научными методами, а не их коллективным причислением к миру священного. С таким же успехом, уважаемый Батыр, можно призвать к десакрализации истории, экономики, психологии, юриспруденции и других общественных наук. В этом деле Абу Ханифа нам не помощник.

Автор: Рустам Нугуманов, студент журфака РИИ

Комментарии () Версия для печати

Добавить комментарий

Яндекс.Метрика