Место аскетизма в жизни великого имама Газали

Р. Фахретдин о имаме Газали

Р. Фахретдин о имаме Газали

Теги:


0
28 Сентября 2021г. (20 Сафар)

Газали хоть и происходил из бедной семьи, но уже в молодости, занимаясь различными науками и дисциплинами, стал эрудированным ученым и добился неимоверной славы. Он поднялся до должности преподавателя «Низамийи» – родника знания той эпохи. Но в итоге влечение к аскетизму заставило его отринуть славу и статус – Довод ислама отдал предпочтение тасаввуфу и завершил свои дни, будучи на этом пути.

Как-то раз Абу Бакр бин аль-Араби[1] встретил Газали, бредущего пешком по пустыне в заплатанном одеянии, с посохом и кувшином в руках. А ранее он был свидетелем его уроков в «Низамийи» – для четырехсот мужей в чалмах из числа самых великих и знаменитых ученых, потому невольно воскликнул: «О имам! Разве занятия преподаванием в «Низамийи» Дамаска не были многим лучше, чем твое сегодняшнее состояние?» Газали же в стихотворном ответе на языке суфиев сообщил, что подлинное счастье как раз в его нынешнем положении:

В сердце к Лейле и Сааде страсть пустую укротил, первозданной из любовей свою душу возвратил,

И услышал глас тоски я: «Се – возлюбленных дома, долгий спуск тебе назначен». Я стопы не обратил.

Кто из нитей, что пряду я, неделимое соткёт? – Не найдя нигде такого, я веретено разбил, –

после чего продолжил свой путь.

Надо сказать, нет недостатка в тех, кто посредством языка и пера проповедует отрешенность от мира, аскетизм и благочестие. Учителей такого рода бывает с избытком всегда и повсюду, какой бы порочной ни была эпоха. Однако же чрезвычайно мало людей, которые наставляют своими делами и поступками, – людей, являющих собой пример.

Попробуем представить себе одного из представителей московской профессуры – весьма известного, ощутившего прелесть славы и высокого положения. Отречется ли он от этого мира и всех его радужных перспектив, завидев врата успеха, распахнутые настежь? Допускаю, некоторые обладатели славы и должностей, лишившись сил и амбиций, отказываются от достигнутого положения, высоких званий и уходят на покой, – уходят, возвращаясь во владения и дворцы, нажитые в годы молодости. В этом нет ничего невероятного.

Удивительно другое – то, что человек, подобный Газали, – мужчина тридцати-сорока лет от роду, полный сил, надежд и устремлений, отдает предпочтение посоху и своим книгам даже перед тем, что неизбежно вызовет боль утраты в старости. Сожалел ли и горевал ли об этом Газали впоследствии? Отнюдь! Горесть проявляется у людей, лишенных моральной смелости, – в вещах, которые они совершают второпях или слепо следуя за другими без постижения их сокровенной сути. Газали же шел по избранному пути осознанно, понимая сладость отшельничества. Вероятно, именно поэтому в конце жизни Довод ислама при первой же возможности оставил должность преподавателя медресе «Низамийа» в Нишапуре, которую был вынужден занять, вняв настойчивым просьбам, – он вернулся в свою обитель отшельника и обрел покой.

В чем же кроется причина того, что этот человек, вкусивший сладость верховенства, отдал предпочтение аскетизму – пожертвовал таким влиянием и высоким положением, которые редко достижимы даже для визирей и падишахов? Ведь это не так легко, как может показаться. Поэтому, наверное, многие хотели бы знать ответ на этот вопрос. К счастью, объяснение дает сам Газали. У нас есть возможность процитировать его слова, немного их сократив, поскольку современники тоже обращались к нему [с подобными расспросами] и высказывали сомнения, схожие с нашими. Итак, Газали написал одному из своих современников ответ следующего содержания (33)[2]:

«О, брат! Пусть дарует вам Аллах Всевышний Свою милость и возможность, внемля словам истины, поступать согласно им! Что касается вашего вопроса, то здесь я счел необходимым поведать о своем положении и событиях, приключившихся со мной. Знайте же: разногласия людей в отношении верований и религий и взаимное противоречие и расхождение толков в рамках одного вероисповедания подобны глубокому морю. Большинство потонули в нем, и лишь те немногие, которым Всевышний даровал благополучие, смогли найти для себя пути спасения.

Приверженцы каждой богословской школы заявляют о правильности [именно] своего мазхаба и веруют в собственное спасение: “каждая секта радуется тому, что имеет”[3]. С юных лет я упорно занимался религиозными разногласиями и исследовал все богословские доктрины, а ныне мне уже минуло пятьдесят лет (34)[4]. Эти занятия не были поверхностными и отвлеченными, напротив, обладая рвением самых отважных людей, я углубился в корень и суть этих споров, обратил свой ум даже на самые незначительные вещи; желая научиться отличать истину от лжи, исследовал вероубеждение каждой группы.

Так я ознакомился с целями и секретами всех существующих сект. Встречая батинитов, изучал их сокровенные идеи, а знакомясь с захиритами[5] – истинную сущность их учения. Наткнувшись на философов, обучался их мудрости, увидев мутакаллимов, вникал в суть их калама и споров. Повстречав суфиев, я тратил все свои силы на то, чтобы выведать их секреты – узнать цели поклонения и аскетизма на собраниях поклоняющихся и аскетов. Будучи попутчиком даже еретиков, я старался постичь причину любой ереси. Кратко говоря, меня полностью захватила идея стать всепонимающим и сведущим в каждой тайне. Подобное состояние не было приобретенным и преходящим, его вложил в мой нрав Аллах Всевышний помимо моей воли.

Из моих изысканий стало известно: причина того, что дети христиан растут христианами, дети иудеев – иудеями, а мусульман – мусульманами, заключается в подражании (таклид) – в соответствии с благородным хадисом “Каждый человек рождается в своем естественном состоянии, а затем его родители делают его иудеем, христианином и огнепоклонником”. Поэтому я полностью отринул свои убеждения, полученные путем таклида, освободился от мнений и учений, принятых посредством преданий (ривайат). Я решил без остатка отказаться от вероубеждения, приобретенного через внушение других людей и слепое подражание отцам и матерям, бабушкам и дедушкам, шейхам и наставникам, – чтобы искать врожденное и истинное убеждение, проявлять усердие для постижения экстракта знания и истинной сути каждой вещи.

Плодом моих старательных усилий явилось следующее: “знание” – это то, в чем совершенно невозможно допустить наличие ошибки, и то, чему невозможно дать [иное] истолкование (та‘бир) разумом. Другими словами, это раскрытие (инкишаф), которое не допускает ни малейшей возможности искажения. Например, некто заявляет о ложности того, что тебе известно, и для доказательства своего утверждения превращает палку, находящуюся в руках, в змею или обычный камень – в золото. Если после этого в твоем сердце зародится сомнение, тогда то, что ты знаешь, не является знанием. Например, я убежден, что число десять больше единицы. Но кто-то выйдет и скажет: “То, что ты знаешь, – заблуждение, чтобы доказать ошибочность этого, я превращу палку в моих руках в змею и камень, лежащий на свалке, в золото”, – и на самом деле сделает все обещанное. В данном случае не существует даже ничтожной доли вероятности того, что я усомнюсь в превосходстве десяти над единицей. Мне будет достоверно известно: этот человек – лжец, и мое знание нисколько не пострадает. Конечно же, я могу удивиться его деянию, однако это уже совершенно иной вопрос. Следовательно, все, что не достигает той степени, о которой я говорил, не является “знанием”.

Вслед за тем я принялся за пересмотр своих представлений. И оказалось, что за исключением бесспорных принципов (даруриййат)[6] и чувственных данных (хиссиййат) у меня вообще нет “знания”, которое было бы свободно от сомнений. Прекрасно это осознавая, я сказал себе: “Невозможно получить нечто достоверное (йакини), кроме как посредством даруриййат и хиссиййат, поэтому следует упрочить знания, имеющие к ним отношение”, – и со всей основательностью занялся ревизией интеллектуального багажа. Но, к сожалению, стало ясно: мои знания в отношении того, что познается чувствами (махсусат), тоже не свободны от возникновения сомнений. Самое сильное чувство – это “зрение”, однако, как доказывает опыт, – не стоит доверять и ему. Ведь глаза подводят к суждению о том, что солнечная тень находится неподвижно в одном месте. Тем не менее оно ошибочно. Бесспорна не неподвижность тени, а то, что она постепенно движется вслед за Солнцем. Звезды, находящиеся в небе, кажутся не больше монет, но геометрические доказательства свидетельствуют, что на самом деле они огромны.

Поняв, что в ощущениях не осталось ничего достоверного, я решил: если и можно чему-то доверять, то лишь таким умозрительным принципам (‘аклиййат) (35)[7], как: “ничто одновременно не является извечным и имеющим начало”, “отрицание и утверждение в одном и том же вопросе несовместимы”, “десять больше трех”. Но здесь я вновь впал в сомнения, сказав себе: “Как бы постигаемое умозрительным путем не оказалось подобным ощущениям! Их ложность была доказана умозрительным путем – возможно, существует доказательство, которое так же, как и в случае с ощущениями, сможет опровергнуть и умозрительное”.

Я продолжал: “Тот факт, что ныне нам неизвестно наличие такого доказательства (показывающего несостоятельность умозрительного), не говорит о его отсутствии вообще: во сне мы видим множество всего кажущегося реальным, но после пробуждения становится ясно – это было лишь грезой. Возможно, такой же грезой является и все, что мы знаем, и все, во что мы верим, находясь в состоянии бодрствования. Может проявиться такое состояние (хал), благодаря которому станет очевидным: наше бодрствование было фантазией внутри фантазии”. Два месяца я жил терзаемый подобными раздумьями. Говоря откровенно, практически весь этот период я придерживался учения софистов (36)[8].

К тому же меня начал наущать шайтан: “Не обращай внимания на временные сомнения! Они скоро пройдут! Если ты покинешь Багдад под их воздействием, то лишишься своего поста, высокого сана, почета и окажешься в бедственном положении. Не относись к этому беспечно! Если позднее ты сможешь вернуть нынешнее уважение и почет, то возможности будут потеряны, а их уже более не воротить. Благо нужно ценить в то время, пока оно в твоих руках. Запоздалое раскаяние не приносит пользы!” На это моя душа ответствовала: “Может статься, что сегодня последний день твоей жизни, а даже если это и не так, то нет никого, кто был бы уверен в том, что у него осталось еще много времени. Перед тобой виднеется продолжительное путешествие, а ты не ведешь к нему приготовлений. Ты не смог достичь надежной веры и постоянно пребываешь в сомнениях и подозрениях, все твое знание – лицемерие! Когда ты подготовишься к загробной жизни, если не сегодня? Когда ты сможешь освободиться от этого мира, разорвав все связи, если не сегодня?”

Подобным образом я разрывался между тем, чтобы покинуть Багдад, и тем, чтобы продолжить в этом городе свои прежние занятия. Шесть месяцев, начиная с раджаба 486/1093 года, я провел в этих терзаниях. После этого я потерял способность писать, а язык мой начал сковываться. Я пытался давать уроки, не желая обидеть людей, но не мог пошевелить языком. Когда я лишился речи, моим сердцем овладела печаль. Еда, которую я поглощал, не переваривалась, а вода, которую пил, – не усваивалась. Я потерял природную силу, тело мое ослабло, а врачи не могли найти снадобья. Утратив всякую надежду, я обратился к Аллаху Всевышнему. Во мне угасла любовь к имуществу и высокому положению, жене и детям.

В один из дней я выехал из Багдада под предлогом поездки в Мекку. Я объявил о путешествии туда, желая скрыть свое местопребывание от халифа, на самом же деле я хотел посетить Шам. Как бы то ни было, я совершенно не думал возвращаться в Багдад. Багдадские ученые, считающие за высшее достоинство преподавание в «Низамийи» и проживание в этом городе в лучах славы, удивились моему поступку, а большая их часть начала насмехаться над моим положением. Те же, что жили вдалеке от Багдада и не допускали мысли об отказе по собственной воле от мирских чинов и постов, пришли к выводу о том, что я был выслан эмирами и государством. Люди, находящиеся рядом со мной и знакомые с истинным положением вещей, советовали мне вырвать эту мысль из своего сердца и заняться выполнением прежних обязанностей, но, поняв, что я пропускаю их слова мимо ушей, начали говорить друг другу: “О, Аллах! Должно быть, подобные поступки этого человека являются небесным наказанием для мусульман, ничего уж не поделать!”

В таком состоянии я вышел в путь, окончательно оставив свои должности, жену и детей. В качестве провизии я взял самое необходимое, а излишек раздал отпрыскам. В один из дней я достиг города Шама. Поселившись в дамасской мечети, я предался уединению и затворничеству. Все свое время я проводил, исправляя нрав и очищая душу. Днем я забирался на минарет и, заперев дверь, сидел там в одиночестве. Пока подобным образом проходили дни, в мою душу закралась следующая мысль: “А что если мне совершить обязательный обряд хаджа, удостоится лицезрения Мекки и Медины, навестить могилу Гордости Вселенной?” Поэтому я отправился в Хиджаз. Оттуда то ли мольбы моих детей, то ли что-то иное потянуло меня, наперекор моему намерению, к семье и родным краям.

Вернувшись на родину, я снова изолировался от людей. Наедине с самим собой я воспитывал душу. Однако заботы о семье и хлопоты по удовлетворению ее нужд препятствовали моим стремлениям, омрачали удовольствие от уединения. Несмотря на это, я никогда не терял надежду достигнуть своей цели. В таком положении я прожил десять лет. [За это время я] испытал множество состояний (хал). У меня не осталось сомнений в том, что учение суфиев является дорогой, ведущей к Аллаху Всевышнему, их путь – прекрасным путем, а образ жизни – благородным образом жизни. Я пришел к выводу, что их нравы, действия и поступки, видимые и тайные состояния имеют своим источником светоч пророчества. Известно, что нет светоча прекрасней, чем светоч пророчества. Что же говорить об учении, первая стоянка (маукиф) которого – это очищение сердца от всего, помимо Аллаха, а последняя – поглощение сердца поминанием Аллаха и отречение от всего этого мира и того, что находится в нем, как в молитве».

Слова имама Газали на этом завершаются. Содержащаяся в них польза огромна. Люди, которые внимательно прочитали этот фрагмент, знают, что Газали не соглашался с закостенелым таклидом и указывал на необходимость свободомыслия. Ради этого он даже сообщает о былом увлечении учением софистов. Он демонстрирует осознание того, что официальные науки, споры и прения являются чем-то порочным, портящим людские нравы и отдаляющим от Аллаха Всевышнего, поскольку ведут к зависти и соперничеству, высокомерию и ненависти. В его изложении тасаввуф – это не пересказ историй Джунайда[9] и Шибли[10] и не охота за чужим имуществом, а очищение сердец, отказ от мира и всего, что в нем, также он высказывает другие, такие же полезные, мысли.

Основная цель получения знаний заключается в исправлении и улучшении либо разума и души, либо общественной жизни и языка. Знание по своему существу – не цель, а скорее посредник и средство для достижения какой-либо цели. В том случае, когда не достигается то, что является целью само по себе, знание, служащее для него посредником и средством, не приносит ощутимой пользы. Пять-десять лет жизни, потраченных человеком, не способным нормально говорить, на изучениеарабской морфологии и грамматики, можно с полным основанием назвать пустой тратой времени. Точно таким же образом и тот, кто заучивает законы логики, будучи не способным уберечь свой разум от ошибок и перечислить доказательные аргументы, на которых покоятся его убеждения, ничем не отличается от человека, совершенно не сведущего в этом вопросе. Нет никакого смысла в изучении дозволенного и запрещенного, а также науки о морали человеком, нарушающим все запреты. Вероятно, благодаря милости Аллаха Всевышнего Газали, придя к пониманию этого, счел необходимым, не удовлетворяясь одним лишь знанием, заняться деяниями, которые и являются целью знания, – воспитывать свой разум и душу. Можно ли сомневаться, что аскетизм, отказ от мира и изоляция от людей – самый подходящий для этого способ?

Знаете ли вы, что для человека является самым великим достоинством и самым ценным богатством? Это моральная смелость. Она заключается в откровенном высказывании своих убеждений и непротиворечии своей совести, даже если все это может испортить настроение влиятельных и высокопоставленных лиц или обидеть богачей. Читавшим благословенную сиру[11] известно, что наибольшей моральной смелостью обладали великие пророки, которые, не имея видимых помощников, оглашали перед всем миром свои убеждения и проповедовали людям [истину].

Скажи я одно, это не понравится Абд аль-Латифу, скажи я другое – оно не понравится Абд аль-Хакиму. Напиши я так, это придется не по нраву Кемалю, напиши этак – придется не по нраву Джамалю. «Если получит огласку эта моя мысль, то меня подымет на смех молодежь, а если станет известна та моя мысль, то на меня напишут донос старики» – тому, кто боится этого, следует нарядиться в женские одежды и жить как женщина. Сколько бы принижающих фраз в отношении женского рода ни исходило от мудрецов и писателей, все они имеют отношение к подобным трусам, лицемерам и притворщикам, невзирая на половую принадлежность.

Люди и вправду обладают моральной смелостью, и данное качество в некоторой степени заложено в их природе. Те, кто внимательно слушают разговоры детей и малышей, осознают, что в них в полной мере проявляются признаки подобного свойства. Однако это достоинство уничтожается и стирается мерзостью плохого воспитания и невежественности наставников.

Однажды дети, занятые игрой, увидели приближающегося халифа Умара[12], да будет доволен им Аллах, и разбежались. Остался лишь один Абдаллах бин Зубайр[13], к которому Умар обратился со словами: «Твои друзья убежали, а почему же ты остался здесь в одиночестве?» Абдаллах ответил: «О халиф! Я не ощущал за собой никакой вины, чтобы сбегать, да и улица не так узка, чтобы отходить в сторону, уступая вам дорогу. Поэтому я не убежал и тем самым удостоился вашего внимания». Вот это и есть пример моральной смелости.

Данное качество настолько уважаемо и почитаемо, что люди, обладающие совершенством, которое позволяет им оценить его по достоинству, противостоят ради него в одиночку населению всего мира и даже жертвуют своими жизнями на этом пути. Именно моральная смелость подвигла хазрата Хусайна[14] к сражению с дикими армиями, превосходящими его собственную в десять раз. Убийство Худжра бин Ади[15] людьми Муавийи[16] также было вызвано [его] моральной смелостью. Саид бин Джубайр[17] пал от меча Хаджаджа на стезе моральной смелости. Муки, выпавшие на головы имама Ахмада Ибн Ханбала[18], Абу Ханифы и Бухари[19], также обрелись на пути моральной смелости. Перечисление подобных людей растянет наше повествование.

К числу обладателей моральной смелости относится и имам Газали. Он во всеуслышание высказывал свою точку зрения и писал открыто, без утайки.

В то время как факихи имели высокое и влиятельное положение перед халифами и простым народом, Газали выступил против знатоков фикха со словами: «Фикх заключается в совершенствовании путей воспитании души. [Поэтому] не будет правоведом подобный вам знаток противоречий между школами права (хилафиййат) и экстатических высказываний (шатхиййат), осведомленный лишь в вопросах развода и освобождения от рабства, мудаббар[20] и мукатаб[21], – знаток, чья единственная цель занять судебные должности и благоденствовать, получая жалование».

О представителях калама, которые принимают на свой счет благие вести в отношении науки о единобожии, он говорил: «Это благовестие касается тех, кто верует в Аллаха Всевышнего с опорой на принципы Благородного Корана, а также явления мироздания (хавадис кавнийа) и элементы природы (мавадд таби‘ийа)[22], вы же – спорщики и краснобаи, не причастные к предписаниям Корана». И так далее.

То, что Довод ислама оставил Багдад и «Низамийю», не внимая словам самых близких людей, то, что не придавал значения, даже весом с пылинку, таким высказываниям народа, как «позор и несчастье для мусульманина», «лишенный благословения, такой-сякой...», – все это свидетельствует об обладании им моральной смелостью в полной мере, так что иного свидетельства и не надо.

Мы истолковываем отшельничество имама Газали как отрешение от мира и отказ от мирских наслаждений только в соответствии с расхожим мнением. Среди людей распространено толкование чьей-либо приверженности отшельничеству и суфизму как отказу от мира и его благ, пренебрежению к устремлениям души. Однако, как бы странно ни звучал вопрос, зададимся им: каким образом можно доказать, что и само видимое отшельничество, и отвращение к мирским удовольствиям не относятся к числу самых основных и самых важных мирских наслаждений?!

Вероятно, упоение земным существованием заключается в душевном блаженстве, спокойствии и умиротворении нафса. Человек, обладающий богатством Ротшильдов[23] и славой Бисмарков[24], но с беспокойной душой и безрадостной жизнью, вполне может обрести искренность сердца и безмятежность души, уйдя на вершины гор или в лесные чащи. Разве не существует тех, кто по собственной воле оставив земную власть, трудятся носильщиками и живут, разорвав все мирские связи? К их числу, должно быть, относится и знаменитый Шакьямуни[25]. Отчего подобные люди считаются отказавшимися от мира и отвернувшимися от стремлений своего нафса?.. Как можно узнать, испытывала ли душа Шакьямуни большее блаженство в отшельничестве, нежели в статусе царевича? Несмотря на возможность ошибки, мне приходит на ум, что состояния, внешне кажущиеся уединением и отречением от мира, сами оказываются частью мирского наслаждения (37)[26]. Об этом говорит и наш небольшой опыт. Один из людей, ведущих отшельнический образ жизни, заявляет о том, насколько он доволен собственным положением, в следующих стихах:

С одиночеством сдружившись, за порог я ни ногой. Чистой радости исполнен, не мечтаю об ином.

Время учит равнодушью: брошен всеми – что с того? Никого не посещаю, и не вхож никто в мой дом.

И покуда бьётся сердце, что за дело будет мне, войско иль Амира свита подымает пыль столбом?

Люди в определенной мере могут идти против собственной природы, но движение это имеет свои границы. Если в чем-то наблюдается постоянство без принуждения, то следует счесть это естественным.

------------------------------------------------------------------------------

[1]Абу Бакр Ибн аль-Араби (ум. 543/1148) – историк и маликитский судья.

[2] (33) Цитируется из его произведения под названием «аль-Мункиз ‘ан ад-далал».

[3] Коран, 30:32.

[4] (34) Он скончался на рубеже 55-летия.

[5] Экзотерики, сторонники захиритской правовой школы, основателем которой был Дауд бин Али аль-Исфахани по прозвищу аз-Захири (ум. 270/883), ученик Ахмада ибн Ханбала, придерживались буквального понимания Корана и сунны, отрицая всякую возможность их аллегорического или рационального истолкования.

[6] Подразумеваются принципы, входящие в сферу ‘илм дарури – первичного, необходимого знания, получаемого до опыта (без размышления и приведения доказательства) и не подвергающегося сомнению.

[7] (35) Термин «‘аклиййат» сам Газали разъясняет посредством слова «бадихиййат» (аксиома).

[8] (36) Существует школа, получившая известность под названием «софисты», которая отрицает ощущения и аксиомы, и утверждает, что бытие представляет собой всего лишь фантазию. Это скверное сообщество и порочные люди, присвоившие наименование философии только для достижения славы. Настоящие же софисты – это школа, основанная греческим мудрецом Пирроном, и следующие за ним философы. Ключевой основой их концепции является тезис: «Людям следует воздерживаться от вынесения суждений». Пирронист все время пребывает в состоянии сомнения, ничего не утверждая и не отрицая. Из пребывания в нем не следует, что человек в своем действии и бездействии, в мирских и религиозных делах находится в сомнениях и нерешительности. Пирронизм не отвергает сущее и реальное, но и не спешит его подтверждать, напротив, он заявляет о необходимости постоянного наблюдения, практикуя состояние сомнения. Далек от истины тот, кто говорит об этой школе: «В мире не может быть людей, следующих этой школе (софизм), ибо любой, совершающий ошибку, есть софист в своей ошибке». Поскольку, читая «Шарх ‘акаʼид», мы получили совершенно ошибочные представления о «софистах», здесь были даны столь подробные разъяснения, дабы и другие не впали в заблуждение, подобно нам. Желающие узнать об этом вопросе больше, пусть обращаются к книгам, посвященным расхождениям между школами, и научным словарям. (Пиррон (ум. 275 г. до н. э.) – древнегреческий философ, считается основателем скептицизма. Прим. перев.)

[9]Абу аль-Касим аль-Джунайд бин Мухаммад аль-Багдади (ум. 297/910) – мистик, родоначальник одного из двух основных течений в суфизме – рационалистического, именуемого учением «трезвости» и полном самоконтроле.

[10]Абу Бакр аш-Шибли (247–334/861–945) – суфий персидского происхождения, ученик Джунайда.

[11] Жизнеописание пророков.

[12] Умар ибн аль-Хаттаб (правил 13–24/634–644) – один из самых уважаемых сподвижников и второй праведный халиф.

[13]Абдаллах бин Зубайр (ум. 73/692) – один из самых известных сподвижников, возглавлял антиомейядское движение, базировавшееся в Мекке.

[14] Хусайн (ум. 61/680) – второй сын Али и внук Пророка.

[15]Худжра бин Ади аль-Кинди (ум. 51/671) – сподвижник, сторонник Али бин Абу Талиба.

[16]Муавийа бин Абу Суфйан (ум. 60/680) – сподвижник, наместник Палестины и Сирии, конфликтовал с халифом Али Абу Талибом, получил власть после убийства последнего в 661 г. и основал династию Омейядов. Шииты обвиняют его в узурпации власти у рода Пророка, так как, по их мнению, халифом должен был стать Хасан, сын Али.

[17]Саид бин Джубайр (ум. 95/714) – табиин, богослов, правовед, был убит по приказу наместника Ирака аль-Хаджаджа (ум. 95/714) из-за участия в восстании.

[18]Абу Абдаллах Ахмад бин Мухаммад бин Ханбал аш-Шайбани (164–241/780–855), известный как Ахмад ибн Ханбал, – мухаддис, факих и богослов, основатель и эпоним ханбалитского мазхаба. Автор свода хадисов под названием «Муснад».

[19] Абу Абдаллах Мухаммад бин Исмаил аль-Бухари (ум. 256/870) – богослов, мухаддис и муфассир, автор знаменитого свода хадисов «аль-Джами‘ аль-муснад ас-сахих» или «Сахих аль-Бухари».

[20] Мудаббар – раб, который, согласно завещанию, должен получить свободу после смерти своего владельца.

[21] Мукатаб – раб, который заключил договор о своем освобождении при жизни владельца.

[22] Вероятно, здесь делается намек на такие аяты Корана, призывающие людей размышлять над окружающим их миром, как: «Воистину, в сотворении небес и земли, а также в смене ночи и дня заключены знамения для обладающих разумом, которые поминают Аллаха стоя, сидя и на боку и размышляют о сотворении небес и земли: “Господь наш! Ты не сотворил это понапрасну. Ты Безупречен! Защити же нас от мучений в огне”» (Коран, 3:190-191); «Скажи: “Понаблюдайте за тем, что на небесах и на земле”» (Коран, 10:101); «Воистину, на небесах и на земле есть знамения для верующих» (Коран, 45:3) и т. д.

[23] Ротшильды – знаменитая династия банкиров, которые начиная с XIX в. обладают самым крупным состоянием в мире.

[24] Отто фон Бисмарк (1815–1898) – прусский государственный деятель, первый канцлер Германской империи.

[25] Будда Шакьямуни (VI–V вв. до н. э.) – философ, духовный учитель, основатель буддизма.

[26] (37) Малые дети постятся в долгие дни вместе со взрослыми, для того чтобы ощутить наслаждение и услышать хвалы и благодарности других людей во время разговения. Разве это не мирское наслаждение?

Автор: Ризаетдин Фахретдин

Комментарии () Версия для печати

Добавить комментарий

Яндекс.Метрика