Ислам в жизни Лермонтова

«Вопросы крови»

– Исмагил Калямович, в прошлый раз вы рассказали о влиянии Корана на творчество Пушкина...

– Духовную эстафету Пушкина продолжил его великий современник – Михаил Лермонтов. Начиная с известного всем стихотворения «На смерть поэта» и заканчивая стихами, несущими в себе духовные смыслы ислама и обращение к своим татарским корням. Можно сказать, что смерть не прервала работу Пушкина над текстами Корана. Лермонтов не позволил, развивая эту линию в поэзии русского романтизма, находя новые пути передачи духовных основ ислама. Конечно, в литературной среде того времени были и другие талантливые авторы. Но рядом с Лермонтовым я никого поставить не могу.

– Однако оценки духовных исканий Лермонтова весьма неоднозначны. Так, Дмитрий Мережковский писал: «Лермонтов всегда и со всеми лжет». Лжет, чтобы не узнали о нем страшную истину. Звери слышат человечий запах. Так люди слышат в Лермонтове запах иной породы…»

– Сказано жестко, как говорят, не в бровь, а в глаз. Однако за этой, я бы сказал, эпатажной жесткостью кроется глубокий анализ творчества Лермонтова, попытка сказать правду о поэте, вопреки сложившемуся о нем общественному мнению. Кстати, это вполне в духе самого Лермонтова.

– Так что имел в виду Мережковский?

– Отвечу словами известного историка русской литературы Михаила Синельникова: «Выговаривая правду прямо и до конца, надо признать, что автор самых проникновенных и чистых православных стихов был отчасти мусульманином». Вот вам пусть не полный, но ответ на то, что имел в виду Мережковский, говоря, что Лермонтов скрывал свою истинную сущность. Но это только одна сторона медали. Есть и иная причина мотивации к скрытности – это татарские корни Лермонтова. Помните, как у Булгакова точно сказано: «…вопросы крови – самые сложные вопросы в мире!.. Есть вещи, в которых совершенно недействительны ни сословные перегородки, ни даже границы между государствами». Именно «вопросы крови» во многом предопределили обращение Лермонтова к духовным смыслам ислама. Поднимая вопросы крови, я имею в виду не только Лермонтова, но общую тенденцию формирования российского этноса в направлении «От Руси к России». Так называется известная книга Льва Гумилева, который очень тонко подметил, что: «Татары – народ не рядом с нами, они внутри нас, они в нашей крови, нашей истории, нашем языке, нашем мироощущении».

Мария Михайловна Лермонтова

– В свете сказанного Михаил Юрьевич, скорее, не исключение, а правило?

– Не столько правило, сколько тенденция, которая имела место быть в истории государства Российского. В этой связи важно отметить большую созидательную роль татарского рода Гиреев, чьи славные представители почти 350 лет занимали в разные годы престолы Казанского, Астраханского Крымского и Касимовского царств, управляли землями материковой Таврии, Кубани, Поволжья, Джемболука, Едисана и Буджака. Известно, что Лермонтов имел прямое отношение к династии Шан-Гиреев по линии матери – Марии Михайловны Арсеньевой.

Важно отметить, что вероятным основателем русского рода Шан-Гиреев, предков не только Лермонтова, но и Григория Сковороды, является казацкий полковник времен Богдана Хмельницкого – Шагин Иван Гирей (Шан-Гирей). Надо сказать, это не единственная в роду Лермонтовых тюркская ветвь. Согласно имеющимся документам, бабушка Шан-Гирея Екатерина и бабушка Михаила Лермонтова Елизавета происходили из рода Аслан-мурзы Челебея, который в 1389 году вместе со своей дружиной перешел из Золотой Орды на службу к великому князю Димитрию Донскому. Все это позволяет сделать вывод, что по линии матери Лермонтов принадлежал к самым знатным и влиятельным татарским родам.

– Интересно, он сам об этом знал?

– Разумеется, должен был знать, как и всякий дворянин, знакомый со своими фамильными гербами. Известно, что у Арсеньевых в гербе два скрещенных ятагана, стрела, подкова и полумесяц, свидетельствующие об исламских корнях их родословной. Кроме того, Лермонтов в Москве часто общался с потомками бывших крымских ханов – Гиреями, среди которых, в частности, были воспитанники Розенов – русский офицер Бота Шамурзаев и государственный чиновник высшего класса, поэт Айбулат-Розен. Это те, о которых доподлинно известно. Думаю, татарский круг знакомых Лермонтова был гораздо шире.

– Интересно услышать о роли Пушкина в формировании особой атмосферы вокруг рода Гиреев. Ведь незримые нити между ними существовали, хотя встреча их так и не произошла.

– Начнем с того, что в новую русскую литературу Гиреев «ввел» Пушкин, сделав героем поэмы «Бахчисарайский фонтан» Крым-Гирея. О любви Пушкина к Анне Гирей сказано уже достаточно. Хотя и этот факт можно рассматривать как нить судьбы от потомка рода Гиреев Лермонтова к Пушкину, мечтавшему связать свою жизнь с Анной.

Впрочем, если говорить о переплетении судеб Пушкина и Лермонтова, то в последние годы благодаря кропотливым исследованиям литературоведов и историков литературы Владимира Казарина и Марины Новиковой было установлено, что оба поэта во время пребывания на Кавказе принимали участие в одном из главных мусульманских праздников Ураза-байрам в ауле Аджи. Это в пяти километрах от Пятигорска.

Федоров Д., Лермонтов в походе на Кавказе. 2000. Фото tarhany.ru

– Как это связано во времени?

– В реальном времени они разминулись, но в пространстве творчества сошлись в одной точке духовных энергий. Однако давайте обо всем по порядку. Летом 1825 года Лермонтов находился на лечении на водах в Пятигорске. Там юный поэт имел возможность посетить главный мусульманский праздник – Большой байрам, или Ураза-байрам. Есть упоминание, что Пушкин с Раевскими за 5 лет до этого, 3 июля 1820 года, тоже были в этом же ауле и являлись гостями на праздновании Ураза-байрама.

При оценке подобных фактов важны не внешние условия, а понимание того высшего духовного начала, которое присутствует в творчестве великих поэтов. Я специально подчеркиваю – великих, вкладывая в это слово свое значение – «отмеченных Всевышним». Если реально отталкиваться от их творческих исканий, пойти как бы вглубь вопроса, то выясняется, что оба поэта не просто были участниками одного и того же мусульманского праздника, но как бы соучастниками некого культурно-исторического действа, которое открывалось только их взгляду, давало пищу только их воображению.

Я бы сегодня не побоялся утверждать, что, находясь в мусульманской среде, в отличие от других гостей, они приобрели и усвоили бесценный опыт соприкосновения с мусульманской культурой, исламскими обычаями и традициями. Хочу подчеркнуть, что сказанное мной не просто предположение. Об этом говорят их бессмертные произведения и, прежде всего, пушкинская поэма «Бахчисарайский фонтан» и лермонтовская поэма «Измаил-Бей», где вы найдете отражение тех впечатлений, что были получены во время празднования Ураза-байрама в Аджи.

– Вы сейчас говорите о том общем, что поразило обоих поэтов на празднике в Аджи, но были и какие-то особенности?

– Да, и эти особенности имеют в нашем разговоре принципиальное значение. Лермонтов, в отличие от Пушкина, проявлял глубокий интерес не только к мусульманской тематике, но и к татарскому языку, стихам и песням татарского народа.

Как я уже говорил, Лермонтов оказался на празднике Ураза-байрам спустя 5 лет после Пушкина. Многие историки литературы, исследователи жизни и творчества Лермонтова отмечали, что уже в отроческие годы он обладал феноменальной памятью. Если говорить о мусульманском празднике в ауле Аджи, то он запомнил все его мельчайшие детали: как в этот день творили молитвы, как проходили конные состязания со стрельбой, сопровождаемые «весельем, ликованьем». Но для нас важно, что самое большое впечатление произвело на юного Лермонтова творчество певца-ашика – стихослагателя, аккомпанировавшего себе на трехструнном сазе.

Султан Керим-Гирей

– Здесь Лермонтов идет дальше Пушкина, концентрируя впечатления от праздника на творчестве певца-стихослагателя. Это еще один срез реальности тех лет, но открылся он только для Лермонтова.

– Хочу обратить ваше внимание, что ашик – стихослагатель, чьи песни несли в себе всю мощь и красоту духа татарского народа! Таким подлинно народным певцом предстал перед юным Лермонтовым 15 июля 1825 года Султан Керим-Гирей. Остается только удивляться, что до сих пор в достаточно обширном лермонтоведении практически отсутствуют специальные исследования о влиянии образа Султан-Гирея на восприятие Лермонтовым мира Востока, его культуры и религии. Тогда в Аджи молодой поэт с упоением слушал редкой красоты песни. Нет сомнения, что рядом были те, кто пересказал пытливому отроку содержание этих песен, одну из которых в 1832 году он включит в свою поэму «Измаил-Бей» вместе с ярким и детальным описанием праздника Ураза-байрам. Образ Султан-Гирея в этой поэме приобретает присущие ему черты подлинно народного певца – поэта, отмеченного печатью благочестия и преданности духовным идеалам ислама.

Хочу заметить, что и Пушкин, и Лермонтов в своих поэмах «Бахчисарайский фонтан» и «Измаил-Бей» выводят образы двух представителей династии Гиреев. Пушкин – правителя Крыма Гирея, Лермонтов повествует о «богоданном» своему народу певце, раскрывая поразивший его в отрочестве образ Султана Керим-Гирея. Последнее обстоятельство имеет для нас особый смысл, так как Лермонтов сам принадлежал к династии Гиреев, которая известна не только своими славными правителями, но, что мне представляется более важным, и династией поэтов.

– А в чем все-таки конкретно проявлялась тяга Лермонтова к своим корням? Где «вопросы крови» проявляются так, что никаких сомнений быть не может?

– «Вопросы крови» тем и интересны, что дают такие ответы, от которых нельзя просто отмахнуться. Открываю четвертый том собрания сочинений Лермонтова, на странице 113 читаем: «Начал учиться по-татарски, язык, который здесь, и вообще в Азии, необходим, как французский в Европе…» Это фрагмент письма, написанного рукой Лермонтова. Поэт не только обращался к истории, культуре и традициям татарского народа, но к самым его корням – татарскому языку. И это не только намерение, поэт использует тюркские слова в речи Печорина (его герой тоже учился говорить по-татарски) и Максима Максимовича в романе «Герой нашего времени».

Вопросы веры

– Вы приводили слова известного историка русской литературы Михаила Синельникова о том, что Лермонтов «был отчасти мусульманином». Хотелось бы узнать ваше мнение по этому вопросу.

– К огромному сожалению, когда речь заходит об исламе в жизни классиков отечественной литературы, даже самые пытливые исследователи или замалчивают эти темы, или стараются в них не углубляться. Синельников нашел в себе мужество ответить честно на весьма непростой вопрос. Я отвечу как мусульманин, если хотите, как потомок славного рода Гиреев: мусульманином нельзя «быть отчасти». Это духовный выбор. Выбор сердца, которое ты должен положить к стопам Аллаха.

Неизвестный художник. М.Ю. Лермонтов. Фото tarhany.ru

Вместе с тем не вызывает никакого сомнения, что Лермонтов, как никто из русских поэтов, был на пути к своим восточным корням. В разговоре с известным издателем Андреем Краевским поэт отмечал: «Я многому научился у азиатов, и мне хотелось проникнуть в таинство азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов до сих пор мало понятны. Но поверь мне, там, на Востоке, – тайник богатых откровений».

– Такое впечатление, что это говорит европеец по культуре и складу ума.

– Это обманчивое впечатление, и вот почему. Нам сегодня надо принять ту простую истину, что евразийское начало было заложено в структуре сознания всех народов Российской империи. Главный смысл двуглавого орла в том, что он в равной степени взирает и на Европу, и на Азию. В этой связи важно понять, как человек европейской культуры и, как он сам пишет, с «русскою душой», Михаил Юрьевич в тоже время не может жить без «тайных откровений» азиатского мира, которые восходят к Корану. С точки зрения европейских особенностей творчества Лермонтова нельзя не упомянуть идеи романтизма, декабризма, политического прогресса. Азиатские особенности заключаются в его тяге к татарским корням, языку, мусульманским мотивам в поэтике произведений поэта.

Думаю, что постановка вопроса – был ли хотя бы отчасти мусульманином Лермонтов – вообще не должна иметь места. Важно – другое, понять, как на уровне духовных откровений его душа устремлялась к сурам Корана. Как вслед за Пушкиным он создал бессмертные произведения, несущие идеи Корана, отражающие духовные смыслы ислама.

Для начала важно определить, если можно так сказать, основной вектор лермонтовских исканий:

Не веры я ищу – я не пророк,
Хоть и стремлюсь душою на Восток.

– В этих словах Лермонтова проявляется его мятежный дух, «дух сомненья». Вы полагаете, что это ключевая фраза для понимания духовных исканий поэта?

– Безусловно. Лермонтов в этих словах из поэмы «Сашка» позволяет нам заглянуть в «святая святых» своего внутреннего мира в переломный период его творчества (1835 – 1836), когда он словно вырастал из рамок романтизма. Именно в эти годы он скажет: «Стремлюсь душою на Восток». И это будут не просто слова. Он начнет изучать татарский язык и всей душой устремится к духовным смыслам ислама.

Военно-Грузинская дорога близ Мцхеты (Кавказский вид с саклей). Картина М.Ю. Лермонтова, 1837 г. Фото dic.academic.ru

– Здесь он повторит путь Пушкина к «Подражаниям Корану»?

– Нет, не думаю… Здесь, скорее, ясно проявляется его неповторимый путь, в котором важна не внешняя схожесть смыслов, а попытка передать некое непостижимое содержание Корана, его способность затронуть самые тонкие струны человеческой души. Его зрелые стихи выражают непреклонную волю путника, жаждущего вернуться на родину и смиренно молящегося Аллаху:

Но сердца тихого моленье
Да отнесут твои скалы
В надзвездный край, в твое владенье,
К престолу вечному Аллы.

Путь к престолу Аллаха пролегал для Лермонтова через освоение основ татарской культуры, изучение татарского языка, обычаев и традиций, которые невозможно отделить от исламских. Ссылка Лермонтова оказалось дорогой на Восток, где он погружается в мир исламских энергий:

И вижу я неподалеку
У речки, следуя Пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит, не подымая глаз;
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету ноговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.

И вот отсюда, от этой пропитанной духом Востока среды, вырастает интерес к духовности ислама:

Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили…

– Известно ли, какие переводы Корана были основой для его «подражаний»?

– Вы правильно определили стихи Лермонтова, написанные под влиянием чтения Корана, – «подражания». И вот почему. В своих знаменитых «Подражаниях…» Пушкин старался придерживаться буквы первоисточника, в то время как Лермонтов более свободно работал с текстом, пропуская как бы через себя духовные смыслы Корана. Если сравнивать их подходы, то Пушкин создает нечто ближе к переводу, Лермонтов более импровизирует.

Читать Лермонтов мог известный французский перевод Корана, сделанный с арабского языка Андрэ дю Рие еще в 1647 году. По отдельным моментам мог консультироваться у своего учителя основ тюркского языка, известного азербайджанского просветителя Мирзы Фатали Ахундова.

Федоров Д., Лермонтов в походе с терскими казаками. 2000. Фото tarhany.ru

– Вы говорите об импровизациях на тему конкретных сур Корана?

– Да, и их не мало. Остановимся на наиболее характерных. Импровизации смыслов, восходящих к суре 52 «Гора» и суре 91 «Солнце», мы находим в лермонтовских строчках:

Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.
Клянусь паденья горькой мукой,
Победы краткою мечтой;
Клянусь свиданием с тобой
И вновь грозящею разлукой.

Знаменитая «клятва» стилистически связана с высокой риторикой и внутренней силой ранних мекканских откровений. Да и называется, как 72-я сура «Аль-Джинн»:

Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.

Эти четыре строчки – словно из пушкинских «Подражаний…». Но далее вступает Лермонтов, в его ни с чем не сравнимой устремленности к Аллаху:

Хочу я с небом примириться,
Хочу любить, хочу молиться,
Хочу я веровать добру.
Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня –
И мир в неведенье спокойном
Пусть доцветает без меня!

Пророк Мухаммад становится для Лермонтова идеалом справедливости и милосердия. Поэт называет Мухаммада «великим», наделяет «святого пророка» чертами подлинного избранника Аллаха:

Того, кто презирал людей и рок,
Кто смертию играл так своенравно,
Лишь ты низвергнуть смел, святой пророк!

А вот в стихотворении «Стансы к Д***» Лермонтов говорит о том, что все связанное с именем Мухаммада не имеет цены:

Так за ничтожный талисман,
От гроба Магомета взятый,
Факиру дайте жемчуг, злато
И все богатства чуждых стран –
Закону строгому послушный,
Он их отвергнет равнодушно!

Решетнев М., Лермонтов на Кавказе. 1995. Фото tarhany.ru

Образ пророка в поэзии Лермонтова – это не только новый взгляд на историю ислама. В его потрясающих интерпретациях заложены глубочайшие смыслы, которые особенно актуальны сегодня. Лермонтов, как никто другой, глубоко раскрыл тему воздаяния тем, кто путает религиозные и политические цели, отступая от заветов пророка.

В поэме «Аул Бастунджи» он предупреждает, что есть грехи, которым нет прощения на небесах:

Когда придет, покинув выси гор,
Его душа к обещанному раю,
Пускай пророк свой отворотит взор
И грозно молвит: «Я тебя не знаю!»
Тогда, поняв язвительный укор,
Воскликнет он: «Прости мне! умоляю!..»
И снова скажет грешнику пророк:
«Ты был жесток – и я с тобой жесток!»

– Мы знаем, что заступничество – одна из божественных привилегий пророка. Лермонтов очень ярко и образно показывает, что поступавший вопреки высокодуховным заветам Корана мусульманин лишается заступничества пророка перед Аллахом.

– По воле Аллаха Лермонтов оказался связанным с событиями, которые привели к прозрениям, позволяющим сегодня поставить его в один ряд с теми, кто создавал мосты для диалога культур и цивилизаций на евразийском пространстве. Находясь в пространстве русской культуры, он был также близок народам мусульманского Востока, как мыслители-гуманисты Китаб Коркуд, Манас, Ахмед Ясави, Алишер Навои, Махтумкули, Абай, Мухтар Ауэзов, Чингиз Айтматов и др.

– Мы начинали наш разговор с определения Мережковского о том, что Лермонтов был не тем, за кого себя выдавал. Хотелось бы услышать, в какой мере Лермонтов все-таки был связан с исламом?

– Вы знаете, а пусть вам ответит сам Лермонтов:

Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С ее страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя,
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не тебе молюсь.
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, Творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К Тебе я снова обращусь.

Лермонтов был на пути к Богу. Он был еще совсем молод. И если бы не пуля Мартынова, кто знает, какие вдохновенные «Подражания Корану» Михаила Лермонтова увидели бы свет.

 



По материалу издания   «Реальное время»